Юрий КУБЛАНОВСКИЙ
_20_09_2013_site.jpg)
Юрий Кублановский. Париж, Пер-Лашез, 20.IX.2013 г. Фото А.Радашкевича
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
АВТОРСКАЯ ПОДБОРКА (октябрь 2013 г.)
* * *
Где чайки, идя с виража
в пике, прожорли́вы,
за радужной плёнкой лежат –
мечта государей – проливы.
Но возле полуденных стран
нас, словно куницу в капкане,
с опорой на флот англикан
смогли запереть басурмане.
Эгейская пресная соль
под небом закатным.
Ещё, дорогая, дозволь
побаловать нёбо мускатным.
На линии береговой
напротив владений султана,
быть может, мы тоже с тобой
частицы имперского плана.
Но, Господи, где тот генштаб,
его не свернувший доныне,
чтоб мысленно мог я хотя б
прижаться губами к святыне!
Дай алчущей рыбиной быть,
чье брюхо жемчужине радо,
и тысячелетие плыть
и плыть до ворот Цареграда.
1989
ВИЗАНТИЯ
1
Не по тулову вазы бежит голенастый
ободряемый гончими мим.
Просто волны смывают с уже безучастной
Византии оливковый грим.
Ту, которую исподволь Отче приблизил,
на глазах от души покарал.
И блазнит язычками коралловой слизи
у подножия скал
поджимающий крылья могильник эриний,
по-над толщей морской
донимавших хвою константиновых пиний
и елениных кедров тоской.
2
В предрассветные сумерки знобкие
паладины, ворьё
то нахрапом, то тропками
пробирались и брали её.
Но в палермских апсидах грубеющих,
флорентийской пожухшей слюде
да и в окской излуке синеющей –
Византия нигде и везде!
Лишь до времени младшая сводная
ей сестра, расщепившая впрок
поминанья просфору холодную,
опечатала тайной роток.
3
Кто из нас, прираставших от ужаса к парте,
заарканит кружком,
без заминки найдя на разглаженной карте,
иль пришпилит флажком
эту корочку суши?
Раскисшего снега
наглотавшийся, что молока,
отставая, бежал за дружиной Олега
сын его же полка.
Не согреют уже багряницы льняные
наших батюшек, маленький князь,
будет шапкой махать на столпы соляные
и таким же столпом становясь.
1989
ОСЕНЬ В СКИФИИ
Где Овидий, завидев, спешит из сторожки,
лавровишней венчанный бедняк,
для кормёжки
блудных пляжных собак,
наклоняя повинно плешивое темя,
словно тем признаваясь легко,
что и в старческой темени скудное семя
ищет, где глубоко,
кто-то выпотрошил содержимое грозных
присмиревших валов:
с перламутром толчёным ракушечник слёзный
вместе ждут холодов.
Сколько нежности в том, что уже потеряло
право быть на виду,
испарилось, пропало
в баснословном году!
...Словно рядом стрекочет размытая лента,
уходя в пустоту,
и латентно
в темноте на свету
вижу пригоршни позеленевшей монеты,
тот кувшин, что распили вдвоём...
Драгоценная, где ты?
И Боспорского царства поделки – браслеты
всё ль тусклы на запястье твоём?
1987
ФЕОДОРА
1
Сумрачных скал замес
с доступом лишь глазам
вырос наперерез
падающим волнам.
Мечется мышь летучая,
падая и паря,
с каждым броском живучее
около фонаря.
Веки с сурьмой, отмытою
на ночь с трудом, смежу,
словно сама убитая
прежде тебя лежу.
Отроду двуединая
цельная ипостась:
агнец и царь, чья львиная
грива с руном сплелась.
Редкий моллюск, чьих раковин
не расщепить ножом,
в царстве с ещё до заговин
вспыхнувшим мятежом.
...Скоро, опившись смолоду
уксусу с жемчугом,
что показался с голоду
с ледника молоком,
в спешке зальют нас жертвенной
нашей же кровью, но
в опочивальне мертвенной
слышится мне одно –
грозный твой зов: «Нужна мне
и посейчас люба».
Ящерица на камне
тоже твоя раба
– для твоего зверинца.
О, отцеди, родной,
с царственного мизинца
капельку голубой
мне на причастье; впору,
если не поздно, знать,
из поставца просфору
и копьецо достать.
Отсвет лампады тлеющей,
вкрапленной в темноту,
высветив ус русеющий
возле щеки в поту,
меркнет от взгляда ль встречного?
Чернь ли взяла дворец?
...Или зовут бубенчики
щиплющих тёрн овец
нас отпевать на клиросе?
Пойманных голубей
наши тела при выносе
будут не тяжелей.
_______________________________________________________
*При подходе мятежников в 532 году Юстиниан хотел было бежать через потайную дверь,
но Феодора указала ему на их пурпурные мантии: «Разве есть саваны лучше этих?»
2
Пасмурный ослик на
лбу с золотым пятном.
Серая зелена
роща олив кругом.
Грозен, незаменим,
в одеяньях, продубленных солью,
выводил серафим
наш баркас, не сверяясь с буссолью,
между рифов – из тьмы,
обминуя рыбацкие вешки,
словно не были мы
кровью жертвенной залиты в спешке.
...Но от утра того
тамариска среди голубого,
когда ты своего
за моим погонял ретивого
осыпною тропой
и кремнистым потом бездорожьем –
наши души с тобой
оставались в чистилище Божьем.
У плакучих олив,
что приземисты и величавы,
грешный, нетерпелив,
раскатал ты кошму для забавы.
Быть рабыней твоей
я училась тогда у хозяек:
чутко дремлющих змей,
рыб летучих, дрейфующих чаек.
...Похотливо слепа,
по рецептам крамол с мятежами
подступила толпа
к нашим праздничным горлам с ножами.
Перед меньшим из зол:
правой гибелью – бегство нелепо.
Ибо что же престол,
как не крест, опрокинутый в небо.
...И в сеченьи луча
столь же видимо, сколь и незримо,
ветер валко качал
у причала баркас серафима.
3
Каменный желоб, и
льдистым жгутом вода
в руки бежит мои,
темные от труда.
Слепнями облепленный мул
на пепельном зное уснул
вблизи византийских останков,
как будто из них и воскрес,
минуя оливовый лес,
дуплисто ощеренный с флангов.
И веками полуприкрыт
фарфор умудрённых орбит.
Кремнисто-зелёные горы
ещё выцветают окрест
и слышат прибой и протест
бродившей по ним Феодоры:
«Когда осаждает толпа
покой, за которым тропа,
ведущая в путь без поклажи,
стопою её не ищи,
пурпурные наши плащи –
достойные саваны наши!
И сам Пантократор Христос,
копной окаймлённый волос,
с мужицкою кожею тёмной
у круто замешанных глаз
закланных и царственных нас
ждёт в купольной веси огромной».
...Похлопает издалека
пришедшего мула рука
гонца-невидимки.
И зноя края
как рыб чешуя
в минуту поимки.
Бесстрашно вглядись
в бездонную высь
и недра Фавора,
во тьму и огни
– она и они
твои, Феодора.
1989, 1992
* * *
Добровольческий спелый
обречённый снежок.
Знать, у косточки белой
перед нами должок.
Потускнели медали
и потёрся погон,
но уносится ялик
прямиком на Афон.
Там на пастбищах юга
круглый год сенокос
и светлее округа
от молитвенных слёз.
Там прощаются до́лги.
Средь сокровищ иных
в тёмной ризнице – полки
с черепами святых.
...Нам чужого не надо,
мы пойдём прямиком
по следам продотряда
прямо в Иродов дом.
Покартавь с ходоками,
Ирод, как на духу.
Мы своими руками
из тебя требуху
. . . . . . . . . . . . . . . . .
В разорённые ясли
вифлеемской ночи
только иней на прясле
опускает лучи.
Надо пасть на колени,
чтоб к намоленной меди креста
где-нибудь на Мезени
примерзали уста.
1979, 1992
* * *
Как услышу волну, увижу волну,
от её тотчас задыхаюсь дыма,
словно тем беру на себя вину
за исход поверженных с рейдов Крыма.
Бесцветье глаз, смуглота висков.
Неутихающий скрип мостков.
Но приходит, видимо, мой черёд
искать не ветра в открытом поле,
а ровным счётом наоборот:
преемника в потаённой доле
наследовать мне – беречь
волн и трапов двойную речь.
2006
НА МАЯК
1
Я готов похрапывать на осеннем холоде,
по привычке кутаясь в бумазею,
лишь бы снились волны в приморском городе,
славном башней выбеленной своею
с неусыпной огненною мигалкою
над стихией валкою.
Ох, недолго ждать, и когда-нибудь
тот огонь проводит и нас до цели,
освещая путь
щупальцами лучей в метели.
Ведь друг друга нам обрести-найти
предстоит на том караван-пути.
2
Есть в одной губернии… Ладно, пусть
даже не губернии, а уезде
кто-то что-то знающий наизусть –
человек с глазами на мокром месте.
Ветер гонит вдаль вдоль земли листву
в холода, противные естеству.
Здесь в континентальной степной ночи,
в одиночестве без вражды и спаек
всё мерещатся маяка лучи,
вразнобой доносятся крики чаек.
И на венском стуле забытый Фирс
видит пенным валом омытый пирс.
21 сентября 2005
* * *
Я думал жизни, её лишений
с лихвою хватит, была бы жертвенна.
А её цена в череде крушений
напоминает про мюзикл Гершвина.
Я думал, что-что, а Арктика уцелеет,
а она пошла вся трещинами, взрыхлилась,
там медведи сгрудились в стадо, блеют.
Глубина вселенская расступилась.
Я думал, Родина… Каждый атом
её я чувствовал сердцем, порами.
А она сравнима с протекторатом,
расхищаемым мародёрами.
А ещё я думал, что время лечит,
сам подчас лучшел от его лечения.
А оно позорному не перечит
направлению своего течения.
2005
СТАНЦИОННЫЕ СТАНСЫ
Неужели бывает
то, чему не случалось бывать:
на глазах прибывает
жизнь, способная лишь убывать,
со времён колыбельной,
будто это меня на заре
порешили под Стрельной
иль у проруби на Ангаре.
Из-под ног уходила
уж земля за последний порог.
Но, войдя, полонила
та, с которой ещё не продрог.
Помнишь, как прижимали
лбы к тускневшему сразу стеклу?
А за ним опускали
проходимцы родную страну.
Как его не замылен
чем ни попадя глаз на веку,
понимать, что бессилен,
посуди, каково мужику.
Не пловцом, не артистом,
как когда-то покойный отец,
надо минималистом
неуступчивым стать наконец.
Только, милая, снова
знай, что я не сметливый хорёк.
Я заветное слово
с загрудинною болью сберёг
и не хрень диамата
положил на надгробье эпох,
а на стёклах когда-то
колосившийся чертополох,
что в наследство достался
нам от прежних арктических зим,
от уездных вокзалов,
задымлённых на подступах к ним.
Январь 2009
* * *
Кто не гнул хребта под серпом и молотом,
тот живёт на старости водянистой,
не стыдясь рубашки с потёртым воротом,
лишь была бы чистой.
А сегодня в гавани с полуржавыми,
но ещё надёжными катерами,
окаймлённой камнем с сухими травами,
пригибаемыми ветрами,
я расслышал в шёпоте волн послание
от живущей в море открытом птицы
про посеребрённое мироздание
и его естественные границы.
Чтоб уйти за них – не потребно снадобье
перед сном накладывать на болячки,
а тем более уж не надобны
для колючей проволоки кусачки.
24 декабря 2008
_20_09_2013_site.jpg)
Юрий Кублановский. Париж, Пер-Лашез, 20.IX.2013 г. Фото А.Радашкевича
|
