Галина ПОГОЖЕВА
Вечер поэзии Галины Погожевой и Александра Радашкевича
"С острова живых". Центр "Русское Зарубежье". Москва, 5.VII.2005
Вечер поэзии Галины Погожевой и Александра Радашкевича "С острова живых".
Центр "Русское Зарубежье". Москва, 5.VII.2005
* * *
Пусти. В нас ни мужского нет, ни женского.
Мы время, в нас часы заведены.
В свой бальный плащ, больную тень Нижинского,
Как будто в крылья мы облачены.
В краю ветров, июнем холодеющих,
Где моря вздох у горя на краю,
В саду дроздов, от яблок молодеющих,
Мы погубили молодость свою.
Как было жить с такой душой играющей
Сквозь эту жуть – не море, не листва,
А просто шут, от горя умирающий
В кругу родных, не помнящих родства.
Но в страны тех, у нас жестоко отнятых –
Что ж память их? – но вспомнить пробил час! -
Плывет на парусах, высоко поднятых,
Небесный свод, печально ждущий нас.
4.VI.1985
К Музе
Вернись ко мне – я стану жить тобою
Одною, на других не глядя дам.
Уж ни запою и ни мордобою
Отныне предпочтенья не отдам.
Вокруг безумцы, будто я в больнице,
Не то убийцы, будто я в тюрьме.
Тебя одну, прелестная юница,
Одну тебя имею на уме.
(Плутовка не дается, не берется,
Она смеется, слушая вранье.
Она не Гретхен – так она упрется,
Что даже дьявол плюнет на нее.)
Другие льнут – да ведь они рябые!
Мне ненавистен их наряд простой.
А у тебя надкрылья голубые,
Победоносный усик золотой!
17.VI.1985
* * *
Гаральд, тебе целые земли малы,
Из птиц тебе нравятся только орлы,
И армия ждет тебя в Нарве,
И все ж ты играешь на арфе!
Как подвиги вечны, так вечны слова.
Как в рост косаря вырастает трава,
Так мерится витязь со скальдом,
Гаральд соревнуясь с Гаральдом.
И стоит лишь ночью мне пламя зажечь,
Кровавые блески ложатся на меч
И чудится, юное снова,
Гаральда военное слово.
Пускай музыканты взойдут на крыльцо,
Я их никого не узнаю в лицо,
Велю я им: – Песню сыграйте
О доблестном, славном Гаральде! –
И станут настраивать скрипку и альт,
И станут расстраивать сердце, Гаральд!
Оно для них что-нибудь значит
Лишь только когда оно плачет.
25.I.1986
Путешествие викинга и славянина
Вот падает с пальца кольцо, уходя
В железные лезвия вод.
Что ж память, прощай! Беспощадна ладья,
Которая строилась год.
Так жизнь на печаль и забвенье деля,
Так ночь проницая иглой,
Мы ринемся в бездну, где Винланд-земля
Лежит за снегами и мглой.
Пять рек, да три моря, да озеро с плеч –
Прошли же мы, видишь, Иван!
И вот нам осталось с тобой пересечь
Всего лишь один океан.
15.IV.1986
* * *
Август, твое ночное
Имя черней воды.
Было ли что иное,
Кроме одной беды?
Памяти птиц пропавших
Траурный свет террас.
В нас, до утра не спавших,
Августа серый глаз.
И повторенье круга
Видишь в конце прямой.
И никакого друга,
Кроме себя самой.
Август! В твою дубраву,
В праведный холод фраз.
Ни по какому праву.
Просто в последний раз.
18.VII.1988
* * *
Мы выбрали воду затем, что она, ладья,
У нас верховодит, она нам велит шутя.
Мы ей повинуемся, словно она дитя,
А мы молодые, седые ее дядья.
Шустра она, мачты ее как мечты, но вот
Она обнажает какую-то злую суть.
Она зарывает свою молодую грудь
В холодное олово северных серых вод.
Стремленье нас жжет. Подождет нас страна полей,
Ведь там, за стеною идущей войной волны,
Есть небо синее, чем наши родные льны,
Лишь курс проложить в направлении журавлей.
И мы обращаемся в землю и в ил на дне
Ильменя и Ладоги и многоводных рек,
Мы таем во мгле, но скажите моей стране,
Что ей завещает ваш предок, варяг и грек:
Пусть строит суда, пусть спускает она челны
В холодные волны – мы люди воды и льда.
Лишь тронутся льды, отпускает, как боль, беда
И губы невольно, а вымолвят: – Мы вольны.
17.IX.1988
* * *
Память отшельников,
Вечно сгорающий кров
Стареньких пчельников
И соколиных дворов.
Рукоплескания
И барабанная дробь:
– Кровопускание
Кончилось! – Кончилась кровь.
Так обескровленно
Падают нынче снега
Ровно на кровли,
На кладбища, рощи, луга.
Снегом, слетающим
С неба, как пух с тополей,
Снегом нетающим,
Лесом со следом аллей,
Прямо по просеке
С призраком дома вдали,
Дальше вы спросите.
– Дожили! – Еле дошли.
Словно солдатами
В страшный огонь погибать
Были когда-то мы
Брошены там постигать
Все, что не пройдено,
Прямо со школьной скамьи.
Бедная Родина!
Бедное лоно семьи!
Январь 1990
* * *
Ты страшная, ты властная, ты злая.
Ты холод – пальцы от тебя не гнутся.
На милый север – гибели желая,
На грозный север я хочу вернуться.
Там стынет сердце, честно извиваясь
В руке судьбы, в покатой пасти зверя.
На снежный север, смерти добиваясь,
Еще сильней, еще опасней веря.
В Сибирь, к оленям, в замиреньи нежном,
А ей ненужным, фантиком бумажным,
Теперь, как прежде, ленником прилежным,
Презрев спасенье, пленником отважным.
Невзгоды те – они и те желанны.
Пускай презренным, что ни говори там
Орлом времен Екатерины, Анны, Елизаветы –
Подлым фаворитом.
А память – да, она болит годами,
Всегда, всегда, когда глубокой ночью,
Как старый плащ, утыканный звездами,
Летит душа, изодранная в клочья.
20.IX.1990
* * *
Александру Радашкевичу
Семь городов у Бога, семеро львов у Бога.
Ты оглянись немного, не замедляя бега.
Мимо ведет дорога. Что ж, что уделов много,
Но ни в одном у Бога не было столько снега.
И ни в одном так много северных светлых арок
В прочем краю хибарок. За ледяным стеклом
Только один огарок высветит море чарок
На одного живого, сникшего за столом.
В мире, что вечно ищет вещего в каждой вещи,
Был он последний нищий, но не последний певчий.
Вновь занывает вьюга. Только Тобой ведом,
Вот он помянет друга, вот он покинет дом.
Шпага, седло и фляга. Крылья, перо, бумага –
Иго мое бе благо. – Держится этот круг
Лишь положась на Бога. Не выпуская флага,
Не замедляя шага. Не покладая рук.
20.VI.1994
* * *
Людмиле Корсавиной
Лето, полдень. Тихий свет.
Упоительный покой.
Мы играем в "да" и "нет"
Над медлительной рекой.
В это лето хода нет,
В то померкшее тогда,
Где какой еще ответ,
Кроме только "нет" и "да"?
Мы очнулись вдалеке
От поляны и реки.
Мы бежали налегке:
Платье, шляпа да чулки.
Как хотите, так живите,
Не хотите, так умрите,
Черна с белым не берите,
"Да" и "нет" не говорите.
И тогда из дальних лет,
От оставленных полей
Наплывает менуэт:
– Вам прислали туалет,
В туалете сто рублей.
Что хотите, то купите
(В речке смелая вода),
Только "да" не говорите,
Только "нет" не говорите,
О, смотрите, никогда.
К свадьбе будет туалет
Весь прозрачный, как вода,
Нежно-млечный, как рассвет,
Но не белый никогда.
Провожать его – пальто
Темно-синее, как ночь,
Но не в черном ни за что –
Этим горю не помочь.
И вам дастся много лет
Между счастьем и петлей,
Где-то между "да" и "нет",
Между небом и землей.
Не хотите, не берите
(В речке черная вода),
Но потом не говорите,
Не жалейте никогда.
Июнь 1994
Людмиле Корсавиной
Все как тогда: ручей переезжая.
Бежит вода. Лежит земля чужая.
Тень прошлого, встающая со дна.
И потому им тайны не открою,
Что в брачной паре едут брат с сестрою.
Кто здесь поверит в это? Мысль чудна.
Как это странно: жизнь начать с начала,
Ведь прежнее еще не отзвучало,
Ведь прошлое еще не излилось.
Да, эта жизнь – совсем другое дело,
И эта плоть – совсем другое тело,
Не то, что пело, мчалось и клялось.
И мысль моя: быть может, одолею.
И тень ея: быть может, околею.
Взгляд рвется прочь – там горная гряда
И луч, как меч. горит холодным блеском.
И сероватым, и последним всплеском
У ног Изольды смелая вода.
* * *
Кончается поэзия, как детство.
Осталась жизнь. Тем более слабо,
Что, кажется, она не цель, а средство.
Оружие, процент с продаж... Рембо!
Все чудится, она опять вернется,
Помирится, повадится еще.
Но кто-то белый возле двери мнется,
Сверкающий, заходит за плечо.
Не верится — больничная сорочка...
Да это снег, закрой скорей глаза!
Завертится какая-нибудь строчка,
Как девочка в зеленом, как лоза.
Как хочет жить и как прощенья просит...
А если не упросит, что тогда? —
Тогда несет — нет, гонит — нет, возносит! —
Прозрачная и вечная вода.
2.12.1999
* * *
Людмиле Корсавиной
Необъятная вера имелась вчера,
Билось сердце, и юность бежала.
Не мешай, не мешай! Это проба пера,
Заржавелого проба кинжала.
Тот, кто жизнь начинает, имеет сказать:
Жизнь прекрасна и небо синеет, —
Но художник, садящийся небо писать,
Возраженья на это имеет.
Ну да что ж, возраженья имей не имей,
Все равно не прибавится хлеба.
Поднимается ветер, пускается змей
В побледневшее зимнее небо.
И осветит луна этот фон голубой,
Этот путь недалекий и честный.
Не жалей, не жалей! Кто мы были с тобой?
Неизвестный, портрет неизвестной.
7.12.1999
* * *
Грустная весть: красота бесполезна.
Дерзкая мысль: без нее никуда.
Холодноватая звездная бездна,
Где не одна погибает звезда.
Поиски рифмы под происки смерти.
Здесь спотыкается каждый второй.
Здесь сам Рембо отрекается. Верьте,
Я не поверю, что он не герой.
Снежные сумерки падают в воду,
Птицы и вьюги поют в унисон.
Если Рембо выбирает свободу,
Он, несомненно, имеет резон.
Школьники счастья, невольники чести.
Прожили век — и остались детьми.
А в результате-то — грустные вести,
Просто какую судьбу ни возьми.
От глуповатого Божьего дара,
От виноватого: «Был человек»,
С голубоватого нежного шара
Витиеватое облачко пара
В мерзлую бездну восходит навек.
Июль 1999
* * *
Остановите лошадей! – Заря
Вечерняя печалилась, качались
Над головой цветы, и лекаря
К остывшему Потемкину домчались.
...Из глубины раздался голос, бас,
И с высоты ответил голос Бога.
Летевшая помедлила немного
И села на резной иконостас.
И вздрагивали, как двойные створки,
Два пудреные крылышка сквозь сон.
Безвременье. Империи задворки.
Безрадостная молодость. Херсон.
И в прошлое проваливались ноги.
Туда, туда, подальше от судьбы
Ведите нас, тенистые дороги
Под вязы, под дуплистые дубы…
Прошли века.Но точно так же,князь,
Я в поле умереть хочу, на дальней
Отеческой земле многострадальной,
Предчувствуя, тоскуя и винясь.
27.03.2002
* * *
Мне снилось, что я соглашаюсь смириться
С безрадостной жизнью оставшейся этой.
Скорей умереть, подавившись конфетой
Со странным названием "Озеро Рица"!
Проносится птица с отчаянным криком
Струится над озером мгла голубая.
Здесь речь о тебе, о прощаньи великом.
Промчаться, два плавных крыла выгибая
И чудом лишь в чьей-то душе сохраниться
Как озеро, вечер и птица лесная.
А озеро Рица теперь заграница?
– Черт, старая карта. Не знаю, не знаю...
И скоро, невидимой ниткой прошитый,
Спускается сумрак на тихие воды.
Кончается век, неудачно прожитый.
В нем было счасливого: виды природы.
Конец уже бедам, трудам и заботам –
На черном, чужом берегу океана.
И снова я буду твоим Ланселотом.
Твоим Ланселотом, моя Вивиана.
6.08.2001
* * *
Владетельного герцога посланье.
Зажжется к ночи новая звезда.
Но медлит день, несущий на закланье
Свой бледный свет. И грусть как никогда.
Еще не вечер, но немножко поздно..
Кончается поэзия. К концу
Подходит август – холодно и звездно –
Как блудный сын к хрипящему отцу.
Уходит день. Он где-то в Ливерпуле.
В России ночь, давно уж там темно
Там снова занят отливаньем пули
Наш человек. Но это все равно.
Зажжем свечу – темно мне. У огня же
Я вижу лучше, чем при свете дня,
Что жизнь прошла. Настала осень, княже,
И золотом осыпала меня.
Мне скучно, бес. Всех нет, но хоть бы слезы...
Посмотришь в сад, и что же видишь ты:
Что все прошло. Остались только розы,
Георгия Иванова цветы.
28.07.2000
* * *
Александру Радашкевичу
Деда ватник и прадеда ряска
Очевидцы скитаний и бед.
Раз в году вам положена встряска,
Очищающий солнечный свет.
Ну а нам полагается низко
Поклониться и их помянуть,
И в невидящий глаз василиска
Ненавидящий взгляд повернуть.
Дарит нам ещё труп этот львиный
Горький мёд... На холмах и во рвах
Надо всей среднерусской равниной
Веет ветер в пустых рукавах.
Одержимые этой державой
Все ж недаром, сквозь снег и метель,
За подстреленной птицей двуглавой
Мы пошли как Тильтиль и Митиль.
Нам теперь змееяд предводитель.
И велят нам идти до конца
Государя полковничий китель
И полковничий китель отца.
2013
* * *
Господи, вот я, художник от слова "худо",
Видишь, они ушли, а я всё живая.
Та же, что прежде, всё дожидаясь чуда,
Всё еще веря, всё еще уповая...
Вспять повернувши, бежавшие без оглядки
В двери скребутся – веришь, мы всё похожей.
Блудного сына эти босые пятки
С грубой, сухой, кровоточащей кожей...
Ангелы пролетают над перелеском.
Слышны щенячьи, щемящие всхлипы горна.
Что ж, предавайся этим последним всплескам,
Этим объятьям, туго сдавившим горло,
Се, возвратившись к милому пепелищу,
Ноги поджав на старом своем диване,
Я отрешённо папины ружья чищу
В мамином крепдешиновом сарафане.
2020
АЛЕКСАНДРУ РАДАШКЕВИЧУ
Век прожив, мы выиграли в игре
И уже не двинемся с рубежа.
Мы стоим, как всадники на Угре.
Но тогда скажи, что ж болит душа?
За рекою бесятся огоньки…
Мы уже не ринемся напролом.
Мы неспешно спешимся, из реки
Зачерпнуть воды в золотой шелом.
К нам грядет апрельское торжество,.
Синих птиц рассветный переполох,
Шумный голос ветра, но и его
Перекроет глас: Да воскреснет Бог!
Да воскреснет Бог, и его дары
Изольются щедро! Их ждет Земля,
Где летит человечество в тартарары
Под свое беспечное труляля.
30.04.2020
Галина Погожева у Великой княгини Леониды Георгиевны в Париже. Начало 90-х.
|
