ВЕРОНИКА ДОЛИНА: СЛОВО, ГОЛОС И АККОРДЫ
На поэтическом российском небосводе последних десятилетий одно из самых притягательных созвездий – плеяда поющих (в жизни или за хребтами недавней смерти) поэтов. Их знакомые донельзя голоса никогда не сливались в хор, их имена запечатлелись одно за другим в читательском (здесь скорее – слушательском) сознании: Александр Галич, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Новелла Матвеева, Юрий Визбор, Юлий Ким, Александр Дольский, Вероника Долина, о которой здесь идет речь, и ещё многие другие, менее известные. Явление это приобретает всё больший размах, каждый год всплывают новые имена, распространяются кассеты домашнего производства, записываются пластинки, организуются выступления. Здесь полезно, пожалуй, вспомнить, что речь идёт о просто-напросто древнейшем из литературных жанров. История литературы сохранила, например, сотни имён одних только провансальских трубадуров. А среди них были, кстати, женщины и священники, купцы и мастеровые, крупные феодалы и короли.
По сходной ассоциации, очевидно, названных поэтов иногда именуют бардами (что, на мой вкус, – заёмная красивость: с одинаковым успехом их могли бы окрестить рапсодами, менестрелями, труверами, мейстерзингерами или миннезингерами). Это прежде всего – поэты, взявшие в руки гитары и неотрывно слившие свои стихи с нехитрыми, но легко запоминающимися, выразительными напевами, с незабываемыми оттенками и интонациями собственных голосов. Это не поэты-песенники – авторы ладных шлягеров, а именно поющие поэты, поэты-певцы. Тройственный, триединый лад их творчества – поэзия, музыкальное сопровождение и вокал – так органичен, что даже те редкие стихи, что ими не поются, непроизвольно одеваются нашим слухом в мелодии и голоса.
В русской литературе мало отыщется таких поэтов, у которых хотя бы одно стихотворение не было положено на музыку, не стало романсом, арией или хоровой композицией. Нередко случалось, что одно и то же стихотворение было облюбовано сразу несколькими композиторами. Иногда это соседство равновеликих имён, иногда – далеко не равнозначных. Порою музыка преображала, окрыляла, наполняла нежданным значением и лирической полновесностью явно непервосортные тексты. Это то, что Глинка сделал с Н.Кукольником и С.Голицыным, Мусоргский – с А.Голенищевым-Кутузовым, Чайковский – с Д.Ратгаузом и К.Р., Рахманинов – с Галиной Галиной, С.Надсоном и тем же Ратгаузом. Бывало, когда имя поэта удерживалось на скользких «летейских берегах» благодаря единственному стихотворению, слитому с мелодией: пример тому – знаменитый «Колокольчик» И.Макарова, положенный на музыку Гурилёвым. Случалось и обратное: незамысловатое музыкальное сопровождение Е.Шашиной лишь любовно «проиллюстрировало» бессмертный лермонтовский вздох – «Выхожу один я на дорогу…»
Но вот необычайное, хоть и вошедшее уже в художественный обиход явление – творчество наших поющих поэтов, в котором, как я уже отметил, три искусства неотделимо и взаимообогащающе соотнесены друг с другом в неком самоценном единстве. Правда, нельзя забывать чисто современное обстоятельство, без которого созданное всеми этими мастерами никогда бы не вошло в миллионы квартир, – это сегодняшние средства звукозаписи.
Юлий Ким, Булат Окуджава, Вероника Долина.
Фото из архива "Русской мысли". Публикуется впервые.
В последние годы стали издаваться поэтические тексты (тексты песен или стихи, если угодно) Галича, Высоцкого, Окуджавы. Строки в них зажили отдельной от напева и голоса жизнью. И хотя издания эти – дело полезное и необходимое, но, странное чувство, хорошо знакомые, равно как и впервые прочитанные строки смотрятся в них как-то сиротливо, суховато, слишком обнажённо, скованно и обеднённо. Не забудем, что хотя в творчестве каждого из этих художников слово занимает, безусловно, первое и ведущее место, но родилось-то оно чаще всего непосредственно в напеве и на голос. Поэтому так много «воздуха» между строфами, такие смысловые лакуны и поэтому иногда удивляет, что на следующей странице ещё две-три строфы, тогда как мы полагали стихотворение законченным. Ведь природа песенная совсем не та, что у стихов, рассчитанных на чтение, и законы иные. Примером тому – хотя бы одна из самых замечательных песен сборника «Была я баба нежная, а стала баба снежная…»
В первом поэтическом сборнике Вероники Долиной, вышедшем в этом году в Париже, отражены свойственные всем этим поэтам-исполнителям стилевые качества: предельная лаконичность, характерная упрощённость формы и словаря, частые рефрены, разговорная или бытовая, как бы одомашненная интонация, заразительная наигрышность общего тона и какая-то «граммофонность» куплетного ряда:
Ты станешь мучить мальчика –
Ему не избежать.
Шарман, шарман, шарманщика
Тебе не удержать.
Прощай, окно багровое,
Ты смотришь на закат.
Прощай, житьё суровое –
Я не вернусь назад.
Цитировать такие стихи-истории, стихи признания, стихи-диалоги так же трудно, как, скажем, «песни» Беранже. Они начинаются будто из ниоткуда и заводят словно в никуда.
Ты – девочка-цыганочка –
Не знаешь ничего.
Шарман, шарман, шарманочка
Из сердца моего.
В воздухе тает финальный аккорд, мелодия непроизвольно возвращается в голову (будто перематывается магнитофонная лента), и хочется забыться ещё раз в том, что поётся, по слову Долиной, непременно «грустным голоском»:
Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила,
Всех видов и мастей.
И, гладя головы птенцов,
Я вспоминала б их отцов:
Одних – отцов семейства,
Других – совсем юнцов.
На бумаге же всё иначе. Тут мы должны внутренним слухом улавливать голос и гитарные струны, когда, к примеру, добросовестно читаем такую строфу: «Няня-няня, баба Груша, Няня-няня, баба Груша, Няня-няня, баба Груша, Подожди, не уходи!..» Или вот ещё: «Что вашу светлость удручает? Что вашу светлость огорчает? Что вашу светлость омрачает? – Вас любит люд и чтит вас двор».
Для меня очевидно, что подлинная и настоящая встреча с этим автором должна называться так и только так: Вероника Долина поёт свои стихи. Москвичи, кстати, изредка располагают возможностью такой встречи. Например, в полуподвале дома 19 по улице Дзержинского, где расположено Литературное кафе.
Чисто умозрительно, по жанровым признакам, в песнях Вероники Долиной можно выделить баллады, лирические частушки, причитания-плачи, развёрнутые посвящения (Цветаевой, Галичу, Окуджаве, Высоцкому), но, пожалуй, больше всего ей удаётся то, что можно назвать новым городским романсом: «Я – неразменная монета…», «А хочешь, я выучусь шить?..», «Мой сын безбожно на отца похож…», «Помилуй, Боже, стариков…» и многие другие. Сама Долина определяет – более чем справедливо – свои произведения иным словом из иного словаря:
Усталость преодолевая,
Бреду домой едва дыша.
Но тлеет точка болевая –
Её ещё зовут душа.
Я знаю: поздно или рано
Умру под бременем грехов.
Но все мои былые раны
Живут под именем стихов.
И хотя Вероника Долина торжественно присягает цветаевской горькой лире («…твоего пламени все мои искры»), не скрывает реминисценций галичевских образов, перифраз из Окуджавы, – всё это знаки переклички, отзвуки родственных поэтических душ, обрамлённые самобытностью и подлинностью её собственного дара.
…Закрыв книгу, я снова поставил кассету с записью этих песен, снова услышал голос женщины-девочки – голос без возраста, чуть смущённо, с милым московским выговором поющий таинства повседневной катавасии, свою боль, любовь, растерянность и надежду.
Поющие поэты. «В ритме есть что-то колдовское, – записал Гёте в старости. – Он даже вселяет в нас веру, что возвышенное принадлежит нам». Да. Он даже заставляет нас дышать по-другому, другим воздухом – разрежённым воздухом лирических высот.
АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ
_______________________________
Вероника Долина. Стихи. Составитель сборника В.Гаврилов. Вступительная статья В.Амурского. Париж, «AMGA Edition», 1987.
«Русская мысль» (Париж), № 3692, 25 сентября 1987.
|
