РЕФЛЕКСИИ. Часть четвертая
* * *
Всякая революция призвана бороться с обманом, грабежом и насилием. Как она "борется"? Обманом, грабежом и насилием.
Революция начинается с убийства - монарха, диктатора или марионетки. После этого она сажает своего - монарха, диктатора или марионетку. Всякая революция реакционна. И это - условия игры нечистого.
* * *
Победа Ширака, получившего жалкие 19% голосов в первом туре, - это победа невидимых сил, управляющих миром из густой удобной тени, победа Франции масонов, людей с непроницаемыми, как маски саркофагов, лицами, жонглирующих античными словами, лишёнными всякого содержания, это победа соединённых штатов Европы, созданных Соединёнными Штатами для полного подчинения и контроля над мозгами и кошельком.
Это победа сил, которые не могут не победить и которые знают, что никогда не выиграют. Христос уже родился, даже если бомбить это место и раздавить его танками.
* * *
Родители учат детей всегда тому, чего сами не знают и не хотят знать. Поэтому дети им не верят.
* * *
Сейчас излюбленный тон российской прессы - иронический понос, под Жванецкого, разной концентрации. Это было внежизненно в брежневские времена, как и при существующем режиме. И бесплодно, как кроссворд.
* * *
Очень легко определить, какие силы силятся превратить человека в биологического робота, нажимающего кнопки, и откуда они. Но человечество сильно лишь задним умом и продолжает увлечённо копать себе могилу.
А ведь насколько другой могла бы быть жизнь его, настолько другой - и его смерть.
* * *
Искусство - это то, от чего невольно сжимается сердце, от чего мороз по коже. Всё остальное - эстетство и фокусы, с надеждой угодить и понравиться, а главное - продать, нажиться.
* * *
Есть французский артист, которого критики называют "метафизический клоун". Он много лет заполняет огромные залы не кривлянием, а сюрреалистическим взглядом на вещи и изумительной игрой с субтильностями французского синтаксиса, что говорит, разумеется, об уровне публики. Его зовут Ремон Девос.
Так вот, он сказал, что политика - это так: когда нажимают справа, воздух выходит слева; когда жмут слева, то выходит справа. А внутри - ничего. Пустота.
ПИСЬМО ИЗ БОГЕМИИ
В этом старинном богемском городке я оказался почти случайно (ибо случайностей не бывает) в конце 90-х. СССР приказал долго жить. В Париже закрывались одно за другим эмигрантские издания, книжные магазины, кинотеатры, крутившие советские фильмы. Благодаря нескольким провиденциальным "случайностям", подошла к концу моя работа с Великокняжеской семьей, отнимавшая в течение шести лет силы и время, которых не оставалось ни на осмысление, ни на творчество.
Лоуны. 30 тысяч жителей. Старинные крепостные стены над рекой, островерхий, как сталагмиты, собор св.Николая ("Микулаша" по-чешски) - прямо из сказок братьев Гримм, высокая ратуша, где останавливался Наполеон, дом рыцаря Сокола с гербом и пряничной башенкой с двумя флюгерами, рокайлевый особняк "У белого единорога", средневековые городские врата с таинственным светом в бойницах по ночам, низенькая дверь в стене над рекой, через которую входил в город палач. У меня в окне, прямо над письменным столом, за которым выстукиваю сейчас это письмо, парит над дальней горой замок XIII века. Когда я увидел со стороны эти лесистые взгорья и как бы оплывшие потухшие вулканы, я сразу узнал их: они были на гравюре в старинной "Всемирной истории", которую я любовно рассматривал школьником в уфимской библиотеке...
Марина Цветаева сравнивала мироощущение эмигранта с состоянием сновидения и считала его очень творческим в этом смысле. Сколько бы лет ни прошло, всегда видишь все сквозь радужную пелену отстраненности, будто из воспоминания. Даже когда, как сейчас, этот сон превращается в кошмар. В Париже в 2000-м году, во время страшной декабрьской бури, когда, казалось, гнулись стены домов, прямо над моей квартирой снесло часть крыши. А сегодня ночью Прага была разбужена воем сирен. Началась эвакуация в историческом центре. Заплаканные лица растерянных стариков, дрожащие собачонки выглядывают из сумок с лекарствами. Такие знакомые, хоженые-перехоженые пражские улочки с их сказочными уголками стали рекой. По той аллее у Карлова моста, где я "случайно" оказался всего лишь 7 июля и из которой прямо на меня вышел японский император, посещавший в те дни чешскую столицу, - по ней течет сейчас почерневшая, злая Влтава.
Нет, в моем городке сухо, он на возвышенности. Я вижу Прагу по телевидению. Первый канал превратился в беспрерывный поток (вернее сказать, потоп) новостей. Вода неумолимо поднимается по 10 см в час и уже покрывает ноги воспетого той же Цветаевой пражского рыцаря у Карлова моста, охраняющего свою легендарную столицу с оголенным золоченым мечом в руке.
Меня поразили кадры залитого водой поля между деревнями, посередине которого стадо обезумевших от страха коров, по колено в воде, сбилось в тесную кучу и бежит, бежит по кругу. Все быстрее. В никуда.
Планета больна. Человечество увлеченно продолжает подпиливать сук, на котором сидит. Земля отвечает бедствиями, катастрофами. Сегодня это юг России, Австрия, Германия, Чехия. Вчера Индия, Турция, Китай. Что завтра? Кто завтра? Бернард Шоу горько заметил в старости, что история учит только тому, что ничему не учит.
Буренки бегут сломя голову. По кругу. Пока хватит сил. Но не дай Бог человеку того, что он может вынести, гласит старинная французская пословица. Ибо он может вынести такое, о чем и подумать страшно.
14 августа 2002
* * *
Человек живёт между сказкой о прошлом и сказкой о будущем. Между ними - "реальность", самая скучная скука на свете. Мало нужно тому, кому её хватает.
Юность торопливо шагает за сказкой о завтра, которого никогда не будет. Старость растроганно дышит сказкой о вчера, которого никогда не было. И между ними нет ничего, кроме реального обмана.
* * *
- Я не хожу в церковь, - объясняет пожилая чешка, - потому что там воняет. (Надо сказать, что для чехов "воняет" всё - чёрная смородина, дыня, ладан - всё, кроме пива). - Раньше ведь, когда мы учились, Бога не было.
Та же чешка, пани Мария, после концерта эстрадной дивы восхищённо рассказывает:
- Она нам показывала, как делать руками... как делают в Праге.
Она же, получив несколько подержанный подарок от сына:
- Мне привезли телевизор из Германии. Хороший. Но говорит только по-немецки.
* * *
Наше время духовно мертво и бесплодно. Оно успешно выхолощено некими силами. Оно не способно, например, создать своей великой музыки и поэтому упорно гадит, обращаясь к бессмертной классике: подгоняет под своё убожество и опошленность оперы и балеты, одевая героев (скорее - раздевая) в ублюдочные "костюмы", заставляя их кривляться, высасывая из пальца фрейдистскую подоплёку, и окружая их не менее ублюдочным хламом авангардистских "декораций".
Дольше всех, наверно, держался Гергиев, опираясь на петербургскую интеллигентность и хороший вкус уходящей в небытие публики. Но и у него теперь Борис Годунов выскакивает на освящённую великими именами сцену Мариинского театра в кедах и тренировочных штанах с вытянутыми коленками. Нет сомнения, что перепродаваемые дежурные критики поздравили его с этим великим творческим свершением.
* * *
Японский переводчик спрашивает меня перед началом званого ужина по-французски:
- Как мне вас представить?
- По имени - Александр Ра-да-шке-вич.
- Ой, мне это трудно...
- Мне тоже.
* * *
Каждый хитрит и обманывает жизнь по-своему. Всех по-своему и бесхитростно обманывает смерть. Тут нет ни выигравших, ни проигравших. Это игра в поддавки, и результат всегда - ничья.
* * *
В недавно переизданном старинном курсе водолечения бравый баварский священник позапрошлого века делает вывод, что человеку не спится из-за "скопления газов в желудке и кишках", и советует при бессоннице прямо из постели плюхнуться в "холодныя сидячия ванны".
Так и хочется продолжить знаменитую жалобу его современницы, пушкинской Татьяны: Не спится, няня... Газы.
* * *
Вся хвалёная славистика, все русисты, все "Континенты" и пр. щедро оплачивались лишь благодаря покойной советской власти. Доказательство - полное исчезновение славистики со сцены и скоропостижная смерть культуры "третьей волны" - культуры несостоявшейся, отработавшей и отслужившей.
По-настоящему в ней, мертворождённой, было, мягко говоря, очень мало любви к России, к русскому, и она в подмётки не годится тому, что вело и одушевляло первую эмиграцию, которую она, в сущности, на дух не выносила.
А ведь культуру не построишь на ненависти. Лишь на любви.
Мне пришлось долго вариться в этой каше, и я хорошо помню её запах.
* * *
Видел что-то из тех семисот кадров, что остались от уничтоженного Эйзенштейном фильма "Бежин луг" (1935 г.), который он снимал с Клейманом и Юткевичем. Французы благоговейно их показали.
Антихристианская вакханалия, осквернение икон, богохульство. И, как всегда, любование юными трупами. Апофеоз Павлика Морозова: "Ребята привели к умирающему начполита..."
Любовное выполнение соцзаказа. Феномен не подлежит моральной оценке.
Вспомнилось из песни Таривердиева (на сонет Шекспира): Я видел красоту, но каждый раз Понять не мог, что дурно, что прекрасно.
* * *
Россия явно катится в бездну. Явно радуется этому. И ей явно в этом помогают.
* * *
В самом конце 70-х я присутствовал на чтении Иосифа Бродского в Нью-Хейвене, в Йельском университете, где работал в то время. Оно не изменило моего отношения к этому автору. Но запомнилось, что кто-то из публики спросил, почему он никогда не был в Израиле. (Всегда немного агрессивные и истеричные поклонники поэта никак не объясняют этот факт). Бродский ответил с характерной для него резкостью и безапелляционностью: "Я в фашистские государства не езжу".
* * *
На всех могильных памятниках у фотографий один и тот же оттенок выражения лица - недоумение.
* * *
Одному знакомому, бывшему художнику, пытающемуся заниматься ненужной рекламой (ибо если человеку действительно что-то нужно, он просто пойдёт и купит, а если не нужно, значит не нужно), заказали рекламу мочалок из люффы, но приказали при этом писать одно "ф". Аргумент: не потому, что по-русски есть два написания, а потому что по-английски (читай: по-американски, поскольку великая английская культура мало заботит новых "россиян") там одно "ф".
Удивительно, что с таким лизанием пяток дяде Сэму до сих пор не пишут "адрес" с двумя "д" и двумя "с", как "по-английски".
Год за годом я отмечаю, что он, бывший художник, порой ходит в дырявых носках. Но его жена усидчиво читает глянцевую брошюру под названием "Карма жён новых русских" и устраивает ему грандиозные скандалы на тему: почему она не может купить всё, что ей понравится на витринах. Они уже почти не разговаривают, и речь идёт о разводе. Поистине кармическое существование.
* * *
У всех Есениных свои Мариенгофы (живущие в сносках и даже презирающие их в своих мемуарах, но никогда не забывающие привести посвящённое им стихотворение на самом видном месте). Но мало Мариенгофов, у которых свои Есенины.
* * *
По своей античной природе слово "демократия" лишь обязывало к чему-то. Теперь оно извращено до того, что лишь оправдывает. Притом - что угодно.
* * *
Американская позиция в ООН ограничена тремя неизменными пунктами:
1. Израилю можно то, что нельзя никому. 2. Никому нельзя то, что можно Израилю. 3. США можно всё, что можно и что нельзя.
* * *
Вот распорядок дня чешского обычного бездомного (на постсоветском жаргоне "бомжа") по имени Богоуш П.
Он, бездомный, живёт в особом доме для бездомных (убытовня), который содержит "Красный крест", и числится в очереди на дешёвую квартиру. (Ему досталась прекрасная большая квартира от родителей, но он пропил её и прогулял. Каждый день он ходит на их могилу, прибирает, носит цветы и ставит свечку).
Утром Богоуш идёт в кондитерскую. Сначала выпивает знаменитый чешский ликёр "Бехеровку". Потом берёт пирожное с кремом и капуччино с шоколадной крошкой.
Обедает он в столовой для ему подобных, куда отчисляет часть своей пенсии: первое, второе (с добавкой), десерт, чай, кофе. Потом он придумывает какое-нибудь занятие до вечера. Помогает где-нибудь выносить мусор за пару бутылок пива или заходит, например, домой к каким-то знакомым, которым предварительно послал поздравительную открытку, и просит денег "на бедность" или принимает какое-то угощение.
Вечером Богоуш ходит на танцы или пьёт пиво в пивной (господе), в тепле, за чистой скатертью. (Никто, кстати, в этой стране не пьёт пиво по-бродяжьи, на улице, кроме приезжающих подрабатывать по-чёрному пьющих украинцев и поляков).
Одежду он никогда не стирает, а просто выбрасывает: столько ему дают из благотворительной организации свитеров, курток, брюк, шарфов и рубашек.
Кто-то хотел ему при мне подарить новенький набор с ножничками для ногтей. Но он отказался с широкой улыбкой, сказав, что два раза в месяц ходит в какой-то салон делать педикуру. Всё это так, ребята "россияне". И дай Бог здоровья ему, Богоушу.
* * *
6 января, под самое Рождество, не стало Бориса Штоколова.
Конечно, прозвучало уже много траурного официоза, но я не могу не помянуть великого певца этой очень личной ноткой.
Удивительным образом он отметил своим вдохновенным присутствием главные вехи моей жизни. Ровно сорок лет назад я впервые слушал его (каюсь: не очень-то и слушая) на новогодних школьных каникулах в Ленинграде, прилетев с нашим классом из Уфы. Жили мы в гостинице на Невском проспекте... Но это уже из совсем другой жизни. Он пел “Мазепу” в Кировском театре. Естественно, я ничего о нём не знал, и классика меня тогда ещё не ужалила. Но запомнился трепет в голосе сопровождавшей нас родительницы, мамы одной из учениц: “Сегодня Штоколов будет петь!”
Потом, живя уже в Ленинграде, я не пропускал его концертов в 70-е, когда видел афишу. Слушал его в незабываемый зимний вечер в сказочном ларце домашнего театра князей Юсуповых (д/к работников просвещения), так близко к игрушечной сцене, на резном “золочёном” стуле. Великий, какой-то надмирный бас переполнял собой это гофмановское кукольное пространство, и мы все ощущали себя как бы внутри его – маленькими и смертными. И когда он пел-гремел сцену смерти Бориса, откинувшись широкой спиной на рояль, разбросав руки и сверкая белками обезумевших глаз, по залу волнами ходила дрожь и мурашки бежали по спине. Потом мне посчастливилось слушать с ним в Кировском театре всю оперу.
Слушал я его и в 80-е, приезжая из Франции. Тогда страну уже гнули, ломали и грабили, но публика, ещё не обнищавшая и не ожлобевшая, заполняла залы. Последний раз на сцене я видел его в самом конце 90-х, в маленьком полупустом и не очень натопленном клубном зальчике на Васильевском острове. Сидели в пальто. Вид у публики был жалкий. Билеты стоили дёшево, но люди уже отвыкли от театров и экономили совсем на другое. Борис Тимофеевич горько махнул рукой, басовито промолвив какую-то шутку про “демократию”.
И, наконец, последний раз я видел его в Нижнем Новгороде, на открытии ярмарки. Это был и последний визит Великой княгини Леониды Георгиевны в Россию, который я организовал и сопровождал ее в качестве личного секретаря. Штоколов пел на открытом воздухе. Потом я подвёл к нему и к Немцову Великую княгиню, и он говорил о технике пения (“Я теперь пою по методу Шаляпина!”), был увлечён и вдохновенен.
Царство Небесное и низкий поклон – за великий и щедрый дар, за путеводительство, за то, как вы один могли заполонить душу бархатистой печалью бытия: “Гори, гори, моя звезда!”
2005
(Один из откликов на этот текст, опубликованный в парижской "Русской мысли", пришёл с осиротевших невских берегов, от Владимира Шестакова: "Когда уходят такие люди, то мир оскудевает и опаскудивает, ибо возрастает концентрация нелюдей. Но остаётся последствие, остаточное намагничивание, его наследие. Оно влияет на живущих и будет влиять на ещё не родившихся, укрепляя культурную среду, в которой они социализируются").
* * *
Невероятно богатый французский промышленник, узнав, что смертельно болен, приехал в далёкую деревню в Пиренеях, откуда родом его семья.
В беседе с провинциальным журналистом он сказал, что ценой усилий целой жизни научился зарабатывать много денег.
- А зачем вам столько денег?
Промышленник долго думал, потом понуро ответил:
- Чтобы зарабатывать ещё больше денег.
У него не было ни настоящих друзей, ни бескорыстно любящей семьи, ни покоя на душе. И когда он умирал, местный кюре, друг детства, шепнул ему на ухо с непередаваемой улыбкой:
- Блаженны бедные, ибо их есть Царство Небесное.
* * *
Версаль. Благоговейная воскресная тишина. Мелодичный плеск барочных фонтанов. Шорох осторожных шагов по аллеям. Вдруг - родная речь. Девица с фотоаппаратом обращается к подруге, принимающей живописную позу у знаменитой статуи возлежащего Нептуна:
- Подвинь зад: мужика не видно.
* * *
Осень 2004. Убит (пока ещё) 720-какой-то двадцатилетний американский солдат. Его отец покончил с собой, облившись бензином и сгорев в машине. После этого сообщения телеэкран заполняет квадратное лицо какого-то штабного чина, который рассудительно комментирует, что родители на известие о гибели их ребёнка "иногда реагируют негативно".
* * *
По-человечески и по-божески первый долг жертвы, например, расизма - не стать расистом. Первый долг жертвы антисемитизма - не стать анти-кем-нибудь и т.д. Но происходит обратное. Поощряется и раздувается культ злобы, мести и кастовости. "Анти" побеждает и правит миром. Змея закусывает свой хвост. И плод зла снова зреет.
* * *
Иногда радует какая-нибудь гневная аргументированная отповедь человека, болеющего за страну и наш народ и вскрывающего истинные намерения и дальние планы её супостатов. Но всё это высказывается тем самым убогим американизированным языком, с уродливыми кальками и ненужными заимствованиями, со всеми этими "проблемами", "бизнесами", "шансами" и "информацией", которые оскопляют живую полнокровную речь, постоянно вбивая её в жалкие чужеродные штампы.
К примеру, "киллер" - это уже и не убийца, проклятый от Бога до скончания веков, а так, профессионал по превращению вас в труп. Вроде и нормально как-то.
Русские (из которых старательно выводят неких россиян-марсиан) ушли от языка своих великих писателей и поэтов в компьютерную "мову". По сути, капитуляция уже подписана, когда о врагах говорят на их же жаргоне (пардон, сленге, да ещё через "э"). Ибо природа Слова божественна. Слово творит миры.
И уничтожает их.
* * *
Московский журналист, вернувшийся из летнего отпуска:
- Париж теперь провинция. Скучно здесь. Всё происходит там - в Москве.
- А что там такого происходит?
- Ну, что вы?!.. Позавчера был взрыв у метро, такого-то убили в подъезде, этого похитили, взяли в заложники всю семью...
* * *
Механизм запрограмированного конца христианской цивилизации таков: глобализация (т.е. американизация), американизация (т.е. стандартизация), стандартизация (т.е. дебилизация).
Всё это происходит под очень простым "коммерческим", как бы теперь сказали, знаком золотого тельца, который время от времени что-то мычит про демократию. Когда в него бросают монетку.
* * *
Плохое настроение, потому что пасмурно и сыро.
Нет, это пасмурно и сыро, потому что плохое настроение. Мы создаём вещи, а не наоборот. Они существуют не сами по себе, но - лишь в нашем отношении к ним.
Почему весь мещанский Запад так возлюбил "Три сестры" и "Вишнёвый сад"? Их можно увидеть в самой захудалой европейской дыре. А "Дядю Ваню" гораздо реже, хотя это не менее занудная пьеса, чем про трёх скучающих дур (которым, как заметил Мандельштам, дай по билету на поезд, и пьесы не будет). Потому что кого-то прорвало в конце четвёртого акта: Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах...
Каждый из нас творит миф этой жизни и миф своей жизни в жизни, т.е., по Марине Цветаевой, "то, что быть могло и быть должно, обратно чеховщине: тому, что есть, а чего, по мне, вовсе и нет".
* * *
Старики, как в море корабли,
Родину покинули навеки:
Белые, родные человеки
Парусами канули вдали.
Владимир Берязев
Пивные моря всё шире. Лица всё мертвее. Всё старее взгляды молодых, всё искушённее и компьютерней. Стариков - всё чернее и отчаяннее. Всё громче шуршание денег. Всё тише голос совести. И спрашиваешь себя, бродя по знакомым-перезнакомым ленинградско-петербургским улицам и переулкам, снова переживающим материалистическую оккупацию и инопланетное антидуховное вторжение: можно ли ещё верить в Россию?
Но ведь "есть такая страна - Бог, и Россия граничит с ней" (Рильке).
Значит, следует спросить: может ли она ещё верить в нас?
АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ
Опубликовано во фрагментах в журнале "Сибирские огни" (2005, № 8) и газете "Лондон -инфо".
|
