ВОЛНЫ ДНЕЙ
ЛОМАЯ НЕРАВНЫЕ СТРОКИ
Ломая неравные строки и распиная по слогам,
меня написали стихи неловким, как юность,
верлибром, эпитеты перекроили, метафоры
сбили с орбит, швыряя о сизые скалы и в лёт
поднимая слепой, сводя с колдунами нагими
немых и глазастых пустот. Меня учили неуменью
и к неразумию влекли сомнамбулические тропы
непроницаемых урочищ и неразгаданных широт.
Со мною даже не считаясь, меня не ставя ни
во что, они дразнили и глумились, они клялись,
кутили, врали, к плечу по-детски припадая
под хор оплаканных миров, и возносили до
приступий непредрекаемых твердынь. Я их
поил росой астральной, единорожьим молоком,
прокатил на гондолах и тройках, научил не стенать
на прощанье и влюбляться навек, как впервые, над
обрывом предвечной весны, проводил анфиладой
зеркальной отшумевших безмолвно веков, но
ни за что не расставался и никогда не приручил.
АДАЖИО
У времени этого времени нет на адажио для
гобоя, на Алессандро иль Бенедетто, на Баха
в парике из кучевых германских облачков,
на птиц задумчивых на позапрошлой ветке и
допотопный ветерок из пасторального ландшафта,
на вас и на меня, когда мы вздумаем уставиться
забвенно на непрописанную точку в густых
пустотах бытия. Гобой плывёт в незнаемое
море вне радений развеянной жизни, минуя
нас невозмутимо, до невозвратно лунной
стороны, и вот уже надоблачные горы, и вот
уже… Адажио безвестного Марчелло на
кипарисовой аллее, преисполненной волглой
отрады, заботливо ведущей в никуда, куда
не вхоже прерванное время, но лишь
заблудшая душа.
БАТАЛЬНОЕ
Когда разобьются твои корабли об отсутствие
призрачных скал, когда на руинах помпезных побед
заплещутся белые флаги, оазис снов на горизонте
поднимется в плюмажах миражей, ты спешишься
с ослепшего коня конкистадором ничейного края.
Когда настанет никогда на петропавловских курантах,
ударит пушка в облака смертельно холостым зарядом,
сорвутся плачущие чайки в непререкаемый полёт, и ты
уйдёшь рассветным шагом за разведённые мосты, чтоб
опоздать на завтрашнюю встречу с неузнанным собой.
Но вечно занимается заря на полотне отыгранных баталий,
кипят моря напрасных облаков и стынут перистые стрелы
в отношенных телах, где все сто крат легли во славе под
чужедальние знамёна, не зная в угоду каким небесам
всё это так смертельно было, но ведая, что не было его.
ЕМЕЛЬЯНУ МАРКОВУ
Они там точно что-то знают про всё,
про всё, про всё и денежку считают,
и в тряпочку молчат, и тиражируют
друг друга, и упиваются собой, дают
себе призы и лавры, не допускают
в плотный клан того, кто им не лижет
пятки и смеет мыслить мимо них,
у них ранжир, формат и калька, и
если пикнешь про своё, то на себя
поставить можешь совсем простой
тесовый крест. Литературная бесовка,
как зверь, кормушку стережёт от
всяких там таких-сяких, не меченых,
от не своих, кто тщится слыть самим
собой и облечён в родную речь, как
в праотеческие латы. Так не тужи же,
брат сердечный по одинокому перу,
не сетуй всуе на талан, ты честь имеешь
не считаться у них своим среди чужих.
Крыла осьмнадцатого века мешают
нам и нас несут над прахом чёрного
квадрата. Ранимей нас тут нет,
Емеля, и нету здесь
сильнее нас.
СТАРЫЙ ФИЛЬМ
Старый фильм, такой знаменитый, который ещё
никогда не видел, разительно свежего цвета,
с молодыми актёрами, одетыми в очень модное и
элегантное, которых нет давно, как и той моды
наивной, слушать мелодию отлетающих в небыль
скрипок и доверчивого фортепьяно, от которой
теперь не заснуть, видеть, как въяве, пламенный мир,
которого нет и в помине, не знать, зачем всё это было,
было так просто, ясно и живо, куда ушло, пошто
и кому оно нужно в море забвенья и вечной измены
там, за шипящим окном, где под ранимую главную
тему снизу вверх проплывают финальные титры.
ВОЛНЫ ДНЕЙ
Волны дней перетекают из обласканного утра
к обомлелым вечерам, чуть журча и спотыкаясь
на ничейных новостях, на желаньях безжеланных,
на жеваньях и глотках. Там же мебель, те же полки,
как ответы без вопросов, как усердья без труда,
научаемся не верить, практикуемся не ждать,
принимая томно позы, напуская мудрый вид,
примеряя те же рожи на помятые черты, прилагая
тьму усилий, чтоб не сбылось ничего в тьме
отсутствующих планов и намеченных пустот;
растворяются порывы, сожалений никнет хор, и
вмерзая в гул безмолвья, в прах накатанного дня,
ты нащупываешь точку, из которой рвались крылья
в лихолетье великих ветров. Волны дней перебегают
из порожнего в пустое, растворяясь в плазме снов,
и одно лишь, как сны, достоверно: что всё это давно
не с тобой. Прилагая святые старанья и нечаянно
сорванный дар, ты возводишь седые руины у
подножия вогнутых гор и, взбираясь тайком на леса
несказанно просвеченным утром, впрок корпеешь
над фресками яви, что любовно стирают дожди.
|
