ПОЗДНИЙ ПОРТРЕТ
ПРЕДУТРО
Распахнуто предутро в мои густые сны,
где тени сокровенные разматывают нить
из града опустелого зазимовавших душ.
Разубранные сени, расшатанный порог, и мы
сжимаем крепко стеклянный чемоданчик
с писчебумажным прахом отчаливших надежд.
Пора. Подходит поезд в обратные края, но не
сыскать билета, и в кассовом окошке качнёт
начёсом Пьеха: «где-то есть город, которого
нет». Уже почти светает, стирается перрон,
где лица непроглядные сворачивают взгляд,
и всё как на ладони отыгранных судеб, где
небеса краплёные, обжулившие нас на
тропах преткновений, на полустанке
встреч, где шпалы упираются
в мои пустые сны.
* * *
Александру Мельнику
Не грусти, что нам не двадцать в акватории любви,
что не к нам скользит сей парус по целующей волне,
не тужи, что ветры никнут, провисают небеса над
курчавыми садами безвозвратной стороны, не грусти,
что никого, не пеняй, что ничего в переулках отрешенья,
где возлюбленные тени из зеркальных лабиринтов,
не моргнув, не обернувшись, за премудрыми котами
в расповапленных пирогах отплывают в никуда.
Золотое вино одиночеств подливая в бездонный фиал,
на широких атласных листах мы дописываем судьбы
под глухой и враждебный шумок, пересчитывая кляксы
симпатических чернил. Не грусти, нам вечно двадцать
в средостении любви, где ютятся души наши до заведомой
поры. Дальше было всё не то: подтасовки да подмены,
и пустые измены себе. Бездну вешних предвкушений
не наполнить местным небом
и стихами никогда.
ОБЛАКО
Под небом вечно голубым…
Пушкин
Прозрачные века назад,
когда я был зелёной ящеркой
на ноздреватом тёплом камне
и так же обомлело созерцал
лежащее эфирною подошвой
на Таволаре облако, небесный остров
на земном, земным не отягчённом,
и слушал отвлечённо, как выпевают
италийцы слова, подобные аккордам
на языке нечаянных богов,
развеянных мистралем побережным
тогда ещё, когда я был в когда и
в никогда дроздом разливистым
на вычурной оливе и этой рябью
бирюзовой под бережной ногой,
зелёной ящеркой на камне
неслучайном, небесным островом,
лежащим на земном.
2018. Сардиния
* * *
К чему ты снишься мне под утро,
не снишься въяве мне к чему,
когда струятся вогнутые тени
по ускользающей меже?
К чему глаза твои обратны
и неразборчивы уста,
когда безветрие так внятно
ваяет стёртую зарю?
Очнётся память на обрыве
безгласной пропасти высот,
где всякий взлёт необратимо,
как дым, срывается к тебе,
и побредёт, кляня и каясь,
краями цепкой лебеды.
К чему ты снишься мне под утро
в мирах, где время ни к чему,
и улыбаешься чему-то,
перебирая с негой меты,
дыша прерывно за спиной?
ВОЗДУХОПЛАВАНЬЕ
Алексею Кривошееву
Меж Ленинградом и Уфой, Харибдой меж
и Сциллой, сирены гиблой яви всласть
швыряли нас о скалы, и пела глубь, как
Ихтиандру в нелётных аэропортах:
«Эй, моряк, ты слишком долго плавал…»
Мы забывали за углом пустые чемоданы,
набитые вселенской мглой и мёртвыми
цветами. Но всё проходит, всё прошло
с нечаемой улыбкой, два мальчика, седеющих
вотще, качаются над пепельной Невой,
стираются за Белой чёрно-белой под вой
стихающих сирен, лишаясь спутников
на острых скалах Харибдой меж и Сциллой,
где вещи сущие теряют милый смысл,
которого и не было у них меж в детство
отлетевшею Уфой и в юность
заплутавшим Ленинградом.
* * *
Отмотай меня назад, неразмененное время,
целлулоидную ленту снов вселенских открути
до слипающихся кадров заэкранной белизны,
где влетает паровоз на всех парах в немые
залы, где бьёт макака кокос о камень и
обратным раствореньем продолжается душа
за воронкой полуснов, где города седого
детства уже в упор нас не узнают, хоть те же
полоумные на скошенных углах в пустых
объятьях одиночеств сосут бессмертья
леденец, где всё сошло и все прошли, и даже
память крылом надломленным под утро
не бьёт в забитое окно. Неприкаянное время,
промотай меня назад – к драгоценностям
дороги и к небренностям весны, где на
росстанях разлук и в преддверьях встреч
обратных мы вслепую мямлим «мама» и
в начале безначальном, и в нечаемом конце.
ПОЗДНИЙ ПОРТРЕТ (ЕМЕЛЬЯНУ МАРКОВУ)
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!
Гумилёв
Пролески взгляда и ущелья разверстые души,
и бережны молчания меж слов, толкающих
к заветному обрыву. Ты не моя, но всё-таки
беда, ты не про то, но всё-таки надежда, и пусть
возлюбят где-то там не так, потому что не знаешь,
как хочешь, и пусть молитвы навсегда темны и
одиноки, ты не поверишь брату никогда и никогда
его ты не попросишь. Под языческой гривой
ковыльной пролески взгляда и холмы отгаданных
желаний, ты пишешь чью-то небыль о себе
и никогда её не дочитаешь.
ГОДОВЩИНА
Ни о Мишке, ни о книжке, ни о стрижке полубокс,
ни о маминой машинке, отстрочившей вечный срок,
ни о мыле земляничном, ни о смывшихся картинках
из журнала «Огонёк», ни о Ленине в Разливе,
ни о Сталине в Кремле, ни о бабушкином ситце,
ни о папиной лыжне, ни о Герман, ни о Мондрус
в ободзинских облаках, ни о вафельке «Снежинка»,
ни о слизи «Геркулес», ни о голосе Америк,
заглушающем «Маяк», ни о родине почившей и
пропитой на ура,
в сорок лет эмигрантского срока ни об этом, ни о том
и ни-ни обо мне, обомлевшем по весне обетованной
в бездыханности павловских троп, о троллейбусной
баранке и сержантском котелке, о тебе и зиме
чужестранной за смыканьем безлюбых дорог –
ни о Мишке, ни о шишке в новогодних шеншелях,
ни о слопанной коврижке, пережившей божий срок:
подгорела наша каша, и сбежало молоко, чтоб
уже ни о чём не жалел я и жалел чтоб
почти обо всём.
БЛАГОСТЬ
Благость незнания, радость разлуки,
солнце кромешного тла упования,
младость старения, нега борений,
пена безводных зыбей поминания,
небо терпения, прорва парений,
и за плечом наречённых возвратов
блоковских лётов радость-страданье,
розовый крест голубого розария,
сладость бескрылого сна прозябаний,
сорванный тын соловьиного сада,
где пасутся в тени иножители,
где обретаются недоземляне.
Журнал поэзии «Плавучий мост» (Германия), №4(20), 2018 г.
|
