Из сборника «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА – 2013» (Бельгия, Льеж)
ВНЕКОНКУРСНЫЕ СТИХИ ЧЛЕНОВ ФИНАЛЬНОГО ЖЮРИ
ФОРТОЧКА
Нет форточки, в которую юность
смотрела в полночь на мигающие башни
грядущего и куда улетали коты на свой
шабаш, куда влетал весенний синий снег,
и мы глядим в пластмассовые рамы,
как немые рыбы из аквариума.
Нет той плиты, в которой бабушка пекла
мне пышки и жаворонков с изюмными
глазами и спичкой в горле, пекла душистые
земные пироги на все соседские поминки,
и мы жуём запаянную автоматом вату,
исписанную врущими словами.
Ни заключённые в машинах, ни дети
с проводками в голове не замечают, что
мы живы, что нехотя рассматриваем их
обратным взглядом и думаем: какое счастье
в оный день отринуть мир мертвеющих
живых и неумирающих мёртвых.
Но тополя весны обетованной, качая
редких птиц обвислыми ветвями, всё шепчут
поутру: живи, мимо и даром, только живи,
и бабушка всё в том же черпачке, вздыхая,
помешивает мне нетленную мерцающую
кашу и улыбается старинными глазами.
В ПАРКЕ ДЕТСТВА
В парке детства моего
что-то жрёт, жуёт и гадит,
что-то курит, что-то пьёт,
заполняя до обмызганных
краёв чашу треснувшего мира.
Детский поезд трёхвагонный
прохромал, гудя, в кусты,
никому давно не слышный и не
важный, с никому не нужным
кругом обречённости своей
«Пионер Башкортостана» –
мимо рынков, мимо кладбищ,
многолюдием набрякших.
Это тут, в кривой аллейке,
с гедеэровским воланом
в бадминтон играли с Инной.
Или с Надей. Иногда. Это здесь
трофейная изнанка дотлевает
в перламутре прошлой лужи:
будет всё, что было завтра,
было то, что сбудется вчера.
Небо низкое так близко. Вот
и свет угасших окон тени
мёртвые соседей кукловодит
по карнизу, где шатается Пушок.
В сопричастном предстоянье
не качнут седые космы тополя,
карауля, затевая злые радости
прощаний. Это маленькая мама
на ночь форточку захлопнет
в ту прародину утробную, где
чернеют задутые свечи, где
срываются стаями в просинь, где
исчерпана эра стихов.
В ТАКОЙ ЖЕ ДЕНЬ
В такой же день, как этот, хочу я
в Ленинград, в тот город сероокий,
в громадное далёко,
в безбедное назад.
Пусть млечный дождь нанижет кораллы
тех колонн, в хрустящем вальсе веток
пусть душу мне оближет
тройной одеколон.
В такой же свет, как этот, настанет
Ленинград, где пирожок с капустой, –
о, пусть вам будет пусто! –
где прошлый лимонад.
Мы сядем в электричку и в Павловск
отлетим, где тем, кто юность предал,
кто слыл, но так и не был,
отпустит Аладдин.
В такой же день, как этот, прорею
в Ленинград, в неверный и безмерный,
отринув полог скверны, –
в почивший вертоград.
В обратное далёко, в грядущее
назад, в мой город сероокий,
в такой же дождь, как этот,
хочу я в Ленинград.
ЭЛЕГИЯ ХОЛМОВ
И в первый день остатка нашей жизни, вкушая
жирную прощальную черешню бургундских
аховых холмов и к континентам-облакам душой
измятой припадая, я праздновал за ласточками
быль, над ней, как жаворонок, зависая и
трепеща подобьем острых крыл над окоёмом
громкой тишины, где дверца снов захлопнется
за нами и лысый прокричит петух, что, мол,
пора запить чесночную головку шампанскими
шипучими глотками, как юный дедушка Кола
Брюньон, ваяющий над явью облака, и увести
легавую сквозь звон обветренного утра и вязь
волнистых троп туда, где в первый день остатка
нашей жизни мы, упадая лбами в окоём
подоблачных метаний и зевот, захлопнем за
собой сквозную дверцу снов, открыв, что нет ни
в прежде, ни в потом, того, что смотрит в душу
ныне, не видя в ней, как в небе, ничего, –
лишь синь да ласточек, целующих грядущие
дожди, лишь облаков простёртые холмы,
повёрнутые к нам сиятельной подошвой, как
сотни зимних лет назад, как в лета наших
зим, как в первый день остатка нашей жизни.
PASSAGE DU DESIR*
Ты ушло из моих молитв,
откружившее вьюжное имя,
ты порвало прозрачную нить,
ту, что денно миры сопрягала,
ты задуло ветвистые свечи
по приютным зеркальным
скитам над рекою, которая
мимо океана, который не внял.
Ты ушло по кремнистому краю
в край никем недосмотренных
снов, и слетело с тебя покрывало
из шуршавших порошей шелков.
Поднимается ветер видений
над долиной возвратных ключей,
ты ушло переулком Желаний
под аркадами срезанных роз.
Знаю, солнца мои не затмились
над опалом духмяных лугов,
ветер туг, и терновник вцепился
за обрыв у руинных твердынь,
где летит по утрам альборада
из груди неземных пастухов.
Ты ушло, отлучённое имя,
из моих откруживших молитв.
_________________________
*Переулок Желанья в Париже.
ДОМА
Как у Христа за пазухой, у мамы
я буду спать под ватным одеялом
остатние века.
«Было лихо, и сейчас не тихо», –
в старинном вздохе ты повторишь.
В последний вечер
мы обнимемся, заплачем на грани
убывающих миров, под небом,
рухнувшим на плечи,
и закачаемся на самом, на краю,
бросая тень беззвучного упрёка за
них, за вас и за себя,
за всех, кого здесь обманули, как ту
собаку за окном, в снегах дорожных,
что подозвали и пнули
в нос. «Спокойной ночи, мой дружок», –
ты скажешь и по-новому вздохнёшь,
и скрипнет дверь
в бессильные миры, где мы сильнее
ночи и себя, пока, как столп, качаемся,
обнявшись, на самом,
на краю.
|
