Остров-cайт Александра Радашкевича / Поэзия / БОГЕМСКАЯ ПЕСНЯ

Поэзия

БОГЕМСКАЯ ПЕСНЯ

 

 

ДВЕРИ

 

 

 

Святые двери одиночеств, за ними

тёмные огни и поезда,

на которые мы опоздали в отыгранной

судьбе, за ними небо,

небо одиночное, но там никто уже не

встанет меж ним

и рухнувшим тобой в пустыне

поздних ран и робких

откровений.

 

Слепые дали одиночеств, за ними

сон платановых аллей

и реки, вспять стремимые, за ними

ранние ветра в кристальной раме

межнебесий, где тает

вереница первоптиц, где мы

всегда совсем одни

и никогда не

одиноки.

 

Святые двери одиночеств,

без стука и ключа, с великим трепетом

мы их приоткрываем, мы их

не закрываем

никогда.

 

 

 

 

 

 

СПАСИБО, ПАРИЖ

 

 

  

Спасибо, Париж, за масонские

игры, за орды туристов, зевающих

хором на раннем Монмартре,

в сиреневом солнце, за пальцы

карманников в ласке проворной,

за волны любви, убывающей

в млечность под грешным мостом

Мирабо, спасибо за кладбищ

чугунные склоны в завешенных

окнах шик-блеск ресторанов,

за блики ликов помидорных

у старых пьяниц на скамье,

за слёзы Пиаф и ухмылку

Джоконды, пустыни храмов,

торжищ толчею, за тени друзей

в непогашенных окнах и поезда

в почивший Ленинград, за

взгляды любимых в отчалившем

взгляде и ласточек над

поднебесной мансардой, за узкую

тропу взаимных одиночеств и

музыку разыгранных разлук,

за вздохи двойника, стареющего

кротко, бредущего мимо

меня, в улыбке видений, во снах

недожитых, где больно от

вольностей кафешантанных и

сладко от шквалов бульварной

тоски, где кажется то, что не нам

отказалось в глядящих в себя

зеркалах, спасибо, судьба,

за судьбину, за сказку

спасибо, Париж.

 

 

 

 

 

 

 

 

РАЗГОВОР

 

 

 

Вещи, которым я отдал душу,

по частям расточают меня.

                        Рильке

 

 

 

Строить мир на руинах

мира, где поют только мёртвые

птицы, видеть дали с дырявой

изнанки, где большие и малые

вещи не имеют ни смысла, ни

вида, потому что их не с кем

делить. Помолчим же, мой друг,

помолчим тут у самого, у

порога, где обломки почившего

неба и змея серебристой дороги

закусила свой пыльный хвост,

а в конце обнажённого света

льют и льют обомлело дожди,

где все, кто здесь любил

случайно, положат голову

на прошлое плечо.

 

 

  

 

 

ЛЕТО

 

 

 

Я хочу в иное лето, без начала и конца,

чтоб плацкарт или купе, и над Волгой –

долго-долго, голова чтоб с верхней полки

в дыме счастья, сквозь года, помидор,

вкрутую яйца, и весёлые соседи, и

великая страна.

Я хочу, чтоб снились книги, пахли

хлеб и молоко, чтоб кому-то там

пророчил в чёрной маске мистер Икс:

«живу без ласки, боль в душе затая»,

чтобы жадно ждали писем и боялись

телеграмм,

чтобы бабушка не спала, у окна меня

ждала, в синем фартуке в цветочек,

и мурлыкал на коленях понимающий

Пушок, чтобы вечно пела Мондрус,

нежно руки разводя: «где-то есть город,

тихий, как сон».

Я хочу в иное лето, вне начала и конца,

чтоб плацкарт или купе, днём Москва,

а ночью Орша, и чтоб Волга долго-долго

с верхней полки, в славе гари паровозной

чтоб по ветру

голова.

 

 

 

 

 

 

ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ЦВЕТКОВА

 

 

 

I.

 

 

И в веренице жён твоих я помню,

конечно, Ольгу, Наташу – среди всех

детей, ну а тебя, вихрастого Серёжу,

как твой глинтвейн под юные стихи,

приливы неба в Комарово, откаты

заплутавших лет и бадминтон под

хвойным сводом, твой стихотворный

балахон и тот балкон над прежним

веком, как вешний дым в немых

глазах отчаливших друзей, ну а тебя,

вихрастого Серёжу, в лазоревой, как

оны дни, матроске, теперь уже

ни вспомнить, ни забыть.

 

 

 

II.

 

 

 

Застыв над бездной на том

балконе, что без перил,

я снова слышу про жизнь

нечаянных знакомых и смерть

негаданных друзей.

Качает ветер белой ночи,

в залив уносит паруса

по волнам снов необратимых.

Прощай, Серёжа сероглазый,

за что не знаю, но прости

и ты меня на том балконе, и ты

в чертогах наречённых, и ты

в означенной ночи.

 

 

 

 

 

 

БОГЕМСКАЯ ПЕСНЯ

 

Teče voda, teče.

       

 

Тэче вода, тэче в том, моём

окне, где на срезе неба

замок над горой, как руина

жизни, в перелётных утрах

снившейся не мне.

 

Тэче вода, тэче, мы, себе

не веря, там с моим котом,

из обманных завтра убывая

в просинь, в том окне высоком

смотрим на себя, и летит

над Лабой отлетевший гусь.

 

Дремлют там селенья меж

цветных холмов и пивные

реки в пухлых берегах, там

подвязан к звёздам раздушистый

хмель, тэче вода, тэче, это

про дорогу али про любовь.

 

Позапрошлых песен умолкает

хор. Нас обнимет с жизнью, как

подранка, ветер, ты не плачь,

не сетуй, тэче вода, тэче

там, в моём окне.

 

 

 

 

*   *   *

 

 

 

Мой друг, легли твои дороги

не тем крестом, что грезился, зане

не те горчинки кружат пеплом,

пирс обрывается в обратных зеркалах

в не то раздавшееся море,

покрывшее всей толщей немоты и

города, и толк речей, и годы.

И для чего, и для кого нам упадать

под бременем чужой и серой

ноши, и если бы не взгляд за рамой

мирозданья, и если бы… Мой друг,

взошли твои надежды не тем

цветком, не то кино уныло крутит

быль в пустых и пыльных

залах, не тем богам кадят в безумье

люди, и нам осталось так немного

в тени небес, на топких тропах

прозябанья, лишь этот взгляд,

лишь этот вздох, немой и

непременный, длиною

в чью-то жизнь.

 

 


 
Вавилон - Современная русская литература Журнальный зал Журнальный мир Персональный сайт Муслима Магомаева Российский Императорский Дом Самый тихий на свете музей: памяти поэта Анатолия Кобенкова Международная Федерация русскоязычных писателей (МФРП)