Джеймс Болдуин: Судьба писателя и судьба перевода
Выдающийся американский негритянский писатель, публицист и общественный деятель Джеймс Артур Болдуин (Baldwin) родился в Нью-Йорке 2 августа 1924 года. Он был старшим из девяти братьев и сестёр и воспитывался в доме своего отчима-пастора.
Первый же, повествующий о религиозном обращении гарлемского подростка, автобиографический роман – «Поведай с горы» (1953) – принёс известность молодому автору на родине. Среди других известных произведений писателя – «Другая страна» (1962), «Скажи, когда ушёл поезд» (1968), «Если Бийл-стрит могла бы заговорить» (1974), «Прямо у меня над головой» (1979), «Гарлемский квартет» (1987). В США приобрела известность и острая общественно-политическая публицистика Дж.Болдуина, объединённая в сборники «Заметки родного сына» (1955), «Никто не знает моего имени» (1960) и в особенности «В следующий раз – пожар» (1963). В последние годы жизни ухудшающееся здоровье писателя и злоупотребление алкоголем в известной мере отразились на художественном качестве его произведений.
Подобно тому, как Антуан де Сент-Экзюпери, несмотря на другие замечательные произведения, остаётся в сознании читателя прежде всего создателем бессмертного «Маленького принца», Болдуин навсегда останется автором именно «Комнаты Джованни» (1956) – небольшого шедевра, принесшего ему всемирную славу. Это трагическая, разворачивающаяся на фоне Парижа 50-х годов минувшего века история любви двух молодых людей, белокожего американца Дэвида и итальянца Джованни – современных автору Ромео и Ромео, нашедших в своём чувстве, в сладостно удушающем капкане комнаты Джованни эфемерное спасение из «ада существования» и превративших эту комнату в сущий ад.
Никогда не скрываемая приверженность Дж. Болдуина к однополой любви стоила ему на родине как враждебности и неприятия со стороны чернокожих братьев, так и неприятия и враждебности со стороны белого пуританского большинства. Поэтому большую часть своей жизни писатель провёл во Франции, куда впервые попал в 1948 году. В 1986 году президент Миттеран сделал его командором ордена Почётного легиона. 1 декабря 1987 года Джеймс Болдуин скончался от рака в небольшом южном городке Сен-Поль-де-Ванс.
Теперь об истории этого перевода. В самом конце 80-х годов издатели московского юношеского журнала «Мы» заказали мне его для публикации на своих страницах. Тут необходимо отметить, что я прожил шесть лет в США, а с 1983 года обосновался во Франции. А действие романа разворачивается именно в этих странах и косвенно – на главном из Балеарских островов (где, по воле случая, мне и пришлось работать над этим переводом во время отпуска). Так вот, я был занят в те годы редакторской работой в парижском еженедельнике «Русская мысль», и проект пришлось отложить более чем на год. Когда перевод был закончен, переправлен, наконец, с оказией в Россию и включён в издательские планы, в Москве большим тиражом вышел (1993, изд. «Глагол») старый перевод Геннадия Шмакова.
И опять «судьбы сплетенья». Я эпизодически встречал Шмакова перед его эмиграцией в США в известном ленинградском доме, где жила его духовная наставница известный переводчик и литературовед Софья Викторовна Полякова (собравшая и издавшая, в частности, книгу Софии Парнок) и не менее известная переводчица и литературовед Надежда Януарьевна Рыкова, пестовавшая мою юную душу и литературный вкус. Шмаков перевёл роман Болдуина в 60-е или начале 70-х годов, ещё не зная английского (и, судя по всему, французского), работая со словарём. Это не могло, разумеется, не сказаться на качестве перевода, который, несмотря на безусловные художественные достоинства, изобилует неточностями, пропусками и прямыми ошибками. Французские фразы, рассеянные в большом количестве по всему роману и играющие ключевую роль для понимания происходящего, просто не переведены (или изредка переведены без всякого объяснения) и, к тому же, приводятся с грубейшими опечатками, без надстрочных знаков и т.п. Это отношение к предмету, наверно, можно было позволить себе в начале прошлого (нашего) века, когда вся русская интеллигенция говорила по-французски. Сегодня же, по вполне очевидным причинам, такой снобизм непростителен и недемократичен. Вот лишь несколько примеров вышесказанного.
Часть 1-я, гл. 1-я. На первой же странице речь идёт о новобранцах, ищущих свободное место в вагоне. На каждой станции они заглядывают в купе и спрашивают: Complet? (т.е. «все места заняты?»), и пассажиры заговорщически кивают: «да, да», чтобы избежать их назойливого присутствия. Переводчик явно не понимает происходящего, и пассажиры отвечают у него: «нет, нет».
После фразы о том, что отец героя, после отъезда Дэвида во Францию, перебрался с новой женой в Коннектикут, автор возвращает героя к периоду жизни в Нью-Йорке: К тому времени я, конечно, уже давно жил сам по себе, снимая квартиру на востоке 60-х улиц. Т.е. Дэвид давно разъехался с отцом и жил самостоятельно. В переводе Шмакова это звучит так: Наш дом находился в восточном районе, и я долгое время жил, предоставленный самому себе.
Гл. 2-я. Отец уговаривает Дэвида в письмах вернуться домой и «осесть», при этом Дэвид представлял себе тину на дне стоячего пруда. У Шмакова это почему-то «осадок на дне бутылки с растительным маслом».
Появление Жака. Тут Жак произнёс нечто, что меня удивило. Люди полны неожиданностей – даже для самих себя, стоит их только хорошенько встряхнуть. У Шмакова добавлено предложение, отсутствующее в оригинале: Вот и Жак бросил фразу, которая до крайности удивила меня. Жак говорит: Никто не в силах оставаться в садах Эдема. У Шмакова: Никому не дано найти свой рай. Смысл полностью искажён, ибо у Болдуина идёт речь о том, что герои нашли свой рай, но не смогли его сохранить. Улица Гренель (где, кстати, расположена резиденция посла РФ) превращается в «Гринель». Далее описываются роскошные парижские дамы, сидящие в кафе со своими альфонсами (т.е. любовниками, которых они содержат, или жиголо, как говорит Болдуин). У Шмакова: со своими сутенёрами. Т.е. с преступниками, живущими на деньги эксплуатируемых ими уличных проституток. Дистанция, как говорится, огромного размера.
Появление разряженного травести в баре. Болдуин говорит о «пламенеющей принцессе». У Шмакова это «педерастическая принцесса». Этот бар Болдуин настойчиво сравнивает с тёмным туннелем. Отсюда последняя фраза: ...я снова увижу Джованни таким, каким он был в ту ночь, таким живым, таким всепобеждающим, возникшим из света того тёмного туннеля, в чью ловушку угодила его голова. Ср. У Шмакова: ...я снова увижу Джованни таким, каким он был в ту ночь в баре – прекрасным и неотразимым, точно луч света в непроглядном мраке, обступившем нас со всех сторон.
Гл.3-я. В самом начале, после описания шпиля церкви Сен-Жермен-де-Пре и длинной улицы, пересекающей площадь перед ней, Болдуин иронизирует: Она носит имя одного авантюриста, посеявшего в Европе то, что пожинают по сей день. Речь идёт об улице Бонапарта. Предложение полностью опущено у Шмакова, который, очевидно, не понял, что хотел сказать автор.
Дэвид смотрит из такси через голову Джованни вслед удаляющемуся собору (Нотр-Дам): Остров Сите удалялся от нас... У Шмакова так: город на острове(...) разбегался от нас сотней улиц. Но Париж – не остров. Это собор расположен на маленьком узком острове, где всего две или три улочки.
В виртуозном описании, увы, не существующего больше «чрева Парижа» краснолицая торговка прокричала особенно выразительное cochonnerie (т.е. грязное – «свинское» – ругательство, которое не приводится). У Шмакова это почему-то привычное cochon (т.е. «поросёнок»). В баре, разговаривая с Жаком, Дэвид рассматривает своё отражение на поверхности металлической стойки. У Шмакова это «стол».
При описании деревни на юге Франции сказано, что мужчины играли иногда в pelote (баскская игра в мяч) на поляне перед домом. У Шмакова: иногда играли в карты на спортивной площадке возле нашего дома. В карты – на спортивной площадке? Тут же говорится, что Дэвид играл с ними иногда в бильярд и пил красное вино в tabac. Шмаков опускает это слово, видимо, не понимая, что речь идёт не о табаке, а о кафе, в котором продают сигареты. (Правда, в словарях до сих пор отсутствует это значение).
Часть 2-я. Гл. 1-я. Дэвид отправлялся по утрам за своей почтой в агентство «Америкен экспресс» на площади Оперы, а не в никогда не существовавшее «американское агентство», упоминаемое переводчиком и дальше.
Гл. 2-я. В своём письме Хелла иронично называет Дэвида мой дорогой рыцарь в латах из «Гимбела». Речь идёт о давно исчезнувшей сети универмагов «Гимбел». Шмаков, очевидно, думает, что это географическое название, и переводит: милый рыцарь в доспехах из Гимбла.
Гл.3-я. При описании внешности девушки Сю (сокращённое от «Сюзанна»; у Шмакова это «Сью», но тогда нужно писать «Дэйвид») герой отмечает про себя, что из девушек такого типа каждый год выбирают Мисс «Рейнгольд». Это марка американского пива, которая уже не существует. На бутылках «Рейнгольда» изображалась пышная немка с «вагнеровской» внешностью. Шмаков переводит: из породы девушек, которых ежегодно выбирают первой красавицей Рейна. С каких пор в США выбирают первых красавиц Рейна? Обслуживающий их официант изображал всем своим видом «несомненную joie de vivre (радость жизни)». У Шмакова – «мрачную joie de vivre».
Гл. 5-я. В самом начале описывается скандал, связанный с гомосексуальной подоплёкой убийства Гийома. Многие боялись разоблачений: Отцы семейств, отпрыски прославленных фамилий и шелудивые искатели удовольствий из Бельвиля. Имеется в виду бедный рабочий квартал Парижа. Шмаков переводит: Отцы семейств, сыновья из хороших домов и респектабельные искатели острых ощущений... Совершенно очевидно, что он перевёл дословно Belleville («прекрасный город») и придумал каких-то «респектабельных искателей», запутавшись и опустив само название квартала.
Хелла собирает свои вещи. Дэвид наблюдает за ней в дверях: Я стоял там так, как стоит перед учителем маленький мальчик, надувший в штаны. Эта фраза полностью отсутствует у Шмакова. Тут же: Все слова, что я хотел сказать, застревали репьями у меня в горле и не давали рту шевельнуться. У Шмакова читаем: Слова, будто хлебный мякиш, залепили мне глотку, и я не мог произнести ни звука.
В самом конце Болдуин курсивом приводит слова из Св. Писания (I Кор. 13. 11):
Когда я был младенцем... Шмаков просто пересказывает текст «своими словами», отчего меняется весь тон эпилога.
В последнем абзаце Дэвид рвёт письмо Жака и бросает клочки на ветер. Но, когда я оборачиваюсь (...), ветер приносит мне некоторые из них обратно. У Шмакова: Но, когда я поворачиваюсь (...), несколько бумажных обрывков падают на мой воротник. У Болдуина нет никакого «воротника» (так, видимо, переведено слово back), но зато три раза упоминается уносящий клочки бумаги ветер, который ни разу не упоминается у Шмакова.
Мне хочется надеяться, что друзья и почитатели Геннадия Шмакова, специалиста по творчеству Михаила Кузмина, театрального и литературного критика, трагически ушедшего из жизни в 1988 году в Нью-Йорке, не воспримут эту публикацию как афронт или малейшее непочтение к его памяти.
В прошлом году, кстати, этот перевод снова переиздали (изд. «Терра»). Конечно, автор умер, переводчик умер, платить никому не надо. Что же не поживиться? Такова «мораль» сегодняшнего книжного рынка. Рыночная мораль.
Выражаю сердечную благодарность за консультации Ральфу Буру (Ralph C. Burr Jr., Сан-Франциско) и Эдит Лунес (Edith Lounès, Париж).
АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ, 2005 г.
|
