РЯДОМ С ВЕЛИКИМ КНЯЗЕМ
Великий Князь Владимир Кириллович и личный секретарь А.П. Радашкевич. Публикуется впервые.
21 апреля исполнилось 10 лет со дня смерти Главы Российского Императорского Дома Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Кирилловича. В свое время автора этих строк судьба познакомила с личным секретарем Его Императорского Высочества, поэтом, литератором Александром Павловичем Радашкевичем. В 1991-97 гг. он был личным секретарем Вел. Князя Владимира Кирилловича, а затем его семьи, которую сопровождал во время более чем тридцати визитов по России, Грузии, Украине и европейским странам.
Я обратился к своему собеседнику с рядом вопросов для эксклюзивного интервью.
– Какова была реакция Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Кирилловича на августовские события в России и связанные с этим перемены?
– Естественно, что реакция Великого Князя выражалась крайней озабоченностью и тревогой. Он пристально следил за развитием событий, читал российскую и иностранную прессу из разных стран, не пропускал выпусков телевизионных новостей, постоянно возвращался к этой теме во всех разговорах. Как известно, наша страна непредсказуема: в этом сила и обаяние русского характера, в этом же его слабость. Поэтому тревоги, к сожалению, всегда больше, чем надежды.
– Как реагировал Е.И.В. на письма из России?
– Письма из России были центром его ежедневных интересов, особенно письма от молодежи. Я читал их вслух Великому Князю и Великой Княгине. Было забавно, когда, после моего большого интервью с Великим Князем для московского юношеского журнала “Мы”, с его фотографией на обложке, посыпались письма, упоминающие мою фамилию как “советского журналиста”. Великий Князь отвечал по возможности сразу. Но был момент, когда писем стало слишком много, и я заготовил около десятка типовых ответов на гербовых бланках по темам, к которым иногда допечатывалось что-то персональное. Это было особенно необходимо в дни церковных праздников. Многие просили Великого Князя стать крестным отцом своих детей.
Некоторые письма подписывала Великая Княгиня своим именем, т.е. “Леонида”, как это принято у Высочайших особ. Люди думали, наверно, что человек такого ранга должен подписываться “моё императорское высочество”, “Романов” или что-то в этом роде (фантазий на эту тему слишком много, благодаря нынешней безграмотной прессе и еще более безграмотному интернету), и в ответ из России приходили письма, подписанные, по наивности, “Петя”, “Нина” или “Аркадий”. Они считали, что с ними перешли на дружескую ногу. Помню письмо к Великому Князю с таким началом: “Получил ответ от вашей связной Леониды”...
– Были среди них те, которые его огорчали?
– Если вы имеете в виду недоброжелательные письма, то их было всего несколько, по сравнению с общим потоком. Они были довольно истеричны и вызывали чувство жалости. Это в особенности относится к новоявленным “Алексеям”, “Анастасиям” и “Николаям”, у которых явно (умышленно или чисто клинически) нарушилась связь с реальностью. Сколько раз потом, во время длительных поездок по российским городам, подходила ко мне какая-нибудь возбужденная пожилая женщина, объясняя шепотом, что ей необходимо срочно и с глазу на глаз сообщить какую-то страшную тайну Великой Княгине Марии Владимировне. Я сразу предупреждал, что явилась местная “Анастасия”, и Ее Высочество милостиво и терпеливо выслушивала дрожащую старушку.
– Какова была реакция Е.И.В. на возрождавшиеся в России монархические организации?
– Как вы знаете по собственному опыту, монархические организации в России, как это ни парадоксально, заняты прежде всего выяснением отношений и практически – углублением раскола монархического движения. Это очень огорчало Великого Князя, и он постоянно указывал на это печальное явление своим корреспондентам, подчеркивая, что они служат одному делу и что их сила в единении. Но, к несчастью, человек, достигая хоть какого-то общественного уровня, начинает чаще всего служить не делу и не идеалу, а своим амбициям или комплексам. Ему не вняли. Но в личном плане Великий Князь никогда не сомневался в преданности этих людей. Как мы видим, он ошибся...
– Какое впечатление производил на вас Великий Князь как человек?
– Сильное. Необычайно уравновешенный, неизменно доброжелательный, с легким юмором, с живым интересом к людям, подтянутый и изысканно вежливый, он мгновенно располагал к себе. Недавно мне пришлось говорить об этом по поводу десятой годовщины со дня смерти Великого Князя, и у меня сложился в двух словах такой образ: достойный в своей подлинности и скромный в своем величии. Эта высокая порода людей вывелась в России.
– Что запомнилось вам во время первого визита с Августейшей семьей в Россию, в ноябре 1991 года?
– О, бесконечно многое. Это не может уместиться ни в какой ответ. У меня был большой материал о визите в парижской “Русской мысли”, но и он вместил в себя далеко не все и не во всех аспектах. Это были пять дней, вместившие в себе по меньшей мере пять лет.
5 ноября 1991 г. По дороге на Родину. В салоне самолета. Публикуется впервые.
– И в последующие годы?
– Последующие годы – это более тридцати визитов, один из которых, например, длился больше трех месяцев. Десятки городов в России. Грузия, Украина, Германия, Франция, Англия, Испания... Официальные визиты и частные поездки. Это из серии невозможных вопросов.
Санкт-Петербург. В резиденции на Каменном острове. Публикуется впервые.
– Что произвело на Великого Князя в этом визите самое сильное впечатление?
– На это легче ответить, потому что Великий Князь сам говорил, что это было посещение мемориального Пискаревского кладбища, на котором покоится около полумиллиона блокадных ленинградцев.
7 ноября. Возложение венка на Пискаревском кладбище. Публикуется впервые.
Я впервые увидел тогда слезы у него на глазах. Интересно отметить, что во время подготовки визита в Париже некоторые представители первой эмиграции пытались сорвать это посещение, говоря, что на кладбище есть могилы белых, убитых красными! Таков уровень представления этих господ о России. Мне пришлось объяснить какие-то азбучные истины, вызвав их неудовольствие. Им удалось-таки удалить из программы посещение одного прекрасного собора (где меня, кстати, крестили) по каким-то туманным идеологическим соображениям.
6 ноября. Петропавловский собор. У могилы Петра Великого. Публикуется впервые.
Но я горжусь тем, что сумел включить в эту программу в самом конце посещение часовни Покровительницы города св. Блаженной Ксении Петербургской на Смоленском кладбище, которое глубоко тронуло Великого Князя. Рамки нашего интервью не позволяют мне входить в детали, да, думаю, и время еще не пришло.
– Какова была реакция Е.И.В на сообщение об обнаружении останков в Екатеринбурге?
– Великий Князь очень болезненно относился к этому, поскольку речь шла не вообще о каких-то исторических останках, а о его родных, погибших таким страшным образом.
– Чем были вызваны сомнения в их подлинности?
– Это вопрос к вам и к специалистам, а не к Великому Князю. Он никогда не выражал сомнения в подлинности останков и никогда не подтверждал ее, поскольку не участвовал в их идентификации. Это не была его роль. Но он внимательно следил за расследованием, принимая во внимание все версии и гипотезы. Я помню, как читал ему ваши письма и материалы, равно как и письма, например, Авдонина. Но Великий Князь не дожил до того неизбежного момента, когда в вопрос об останках Царской Семьи вмешалась политика.
– Обращались ли Вы в своем творчестве к теме Дома Романовых?
– Еще в Америке я написал цикл стихотворений об императорской России, который называется “Тот свет”. Название это – по эпиграфу из Цветаевой. Та Россия и ее государи присутствовали в моей жизни почти с детства. Но это отдельная тема. Жизнь в Америке, где я провел шесть лет, была мне, несмотря на материальную устроенность с первого дня, мучительна и ненавистна. Это антимир со своей агрессивной антидуховностью (старательно насаждаемой сегодня в России), который прямо противоположен всему, что мне дорого в жизни, в мире и в людях. Поэтому многих удивляет какая-то детальная рельефность этих стихов. Она объясняется внутренним бегством ради душевного спасения.
Что касается Великого Князя, то его образ косвенно отражен лишь в стихотворении по поводу моей первой поездки в Сен-Бриак, уже после его смерти. Объясняется это сложными отношениями между поэзией и так называемой реальностью и еще тем, что так точно выразил поэт: “Лицом к лицу лица не увидать”. Это не означает, что я никогда не вернусь к образу этого замечательного человека, почтившего меня своим доверием.
9 ноября. Царское Село. "Боже, Царя храни!" Публикуется впервые.
Вадим Винер
Главный редактор Монархического информационного агентства " Истина"
Екатеринбург - Богемия
Все фотографии из личного архива А.П.Радашкевича
|
