Ольга Кравцова. Обзор поэзии диаспоры летних номеров литературных журналов 2023 года АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ
Очень удачна, если не волшебна, подборка Александра Радашкевича в журнале «Плавучий мост», (№2, 2023) «Императорский вальс». Девять ярких стихотворений дополняют друг друга и вместе организуют цельное, очень подробное и будто бы витражное полотно поэтического текста. Оно отличается авторским восприятием мира как единого символичного пространства, а реализуемая автором «поэтика вещей» (вещь и «вещность») придает каждой детали звучащую и образную смысловую ноту. Наблюдательность и именование дают свободу творения для виртуозно отточенного и всегда визуально ощутимого эпитета.
Так, словно живой пойманный свет, в контексте философских и эстетических ассоциаций, создается его собственная индивидуальная художественная реальность и непосредственно сами стихи. Если созерцание выступает как акт познания, отношения сознания к предмету, то здесь оно заявляет о себе и как высокохудожественное творческое созидающее начало, как основное, базовое свойство поэтического характера. Вполне кантианское, если рассматривать его как результат духовно-интеллектуальной практики и её предпосылки-априори.
Такой яркий, насыщенный деталью, образный поэтический «витраж» предстает как некая раскрытая карта и в ней, по Гете, совершается наблюдение мира и природы, света, снов и яви. Универсума, его символов и знаков.
Действие в тексте выступает как результат такого наблюдения за реальностью, как отражение, знак, «беглое значенье», во времени настоящем («прильну на / схлынувшей волне к подошве их сквозной,/в орлином взоре проплыву над градом/горних снов»), или уже прошедшем, но всегда с созидающим, сотворческим началом. Так, в «Греческом диптихе» такую нагрузку в себе несет «розовая кровь отыгранных баталий» и:
А там, в морской дали, где Сервантес
оставил руку, венецианский порт среди
зубчатых стен и злая тень щетинистых
фелук, отчаливших в нечаемые дали
за розою лазоревой эоловых ветров.
У Александра Радашкевича интересен и оригинален концепт света, практически в каждом стихотворении исполняющий свою роль, причем, скорее всего, поэт не ставит это своей конкретной задачей. Свет присутствует везде, всюду проникает, от еле уловимых бликов и отражений до ярких солнечных или электрических вспышек. Карандаши, пастель, акварель и масло работают в слове мастера для его передачи точно и послушно. В стихотворении «Германский январь» это «медовый свет оконных сот на пряничных домах», и здесь же «леса» – «прозрачные». В стихотворении «Утром» вещи – «недопроснувшиеся», здесь нет световых превращений, но для героя «открывается утром слепое оконце», в котором присутствует нечто, видимое только внутренним оком и созерцать которое возможно только «не веря своим глазам». В стихотворении «Памяти адвоката» (Герману Лукьянову) «торопливая смерть» появляется «в хорале
предрассветных соловьёв» и: «ангелы заласканного зла слагают/
кожаные крылья на жёрдочках немого/бытия, на срыве расступающейся яви,/ где наша беглая юдоль блеснёт, как/ ордена на божьей/
барахолке». В «Греческом диптихе» «льют дожди июньские, эх, солнышко свербит», «нечаемые дали за розою лазоревой эоловых ветров».
В стихотворении «Стенка» мастерски передается неизбежная и трагичная двуединость тварного мира, юдоли тьмы и света, где «не растворятся только тени». Стихотворение завершается совершенно невероятным монологом:
и я из сна Тебя благодарю
за сирой вечности святую мимолётность и всё, что
строго между нами, за величие творенья и убожество
его, за капельку вселенной на кончике жар-птичьего
пера, за сизый вал развоплощений, когда
все молнии сливаются в одну, но, что
дороже, Боже, ни за что.
Стихотворение «Императорский вальс» просто соткано из бликов и мерцаний, света свечи, кружева нескончаемого танца, шабаша, круговорота, вещного мира забытых богов.
Императорский вальс
В синекрылом Кайзер-вальсе, в шабаше
жемчужных бликов это были только люди,
просто с небом, нежной далью, лесом, птицами
и болью, с понедельничным галопом и
воскресною тоскою, с повечерними стихами
над мерцающей лагуной, с оплывающей свечою
недочитанных романов, только с памятью
в облатке и с лекалом учтивых писем, лишь
с эмалевым портретом недопрожитого лета,
только с ликом одиноким непрописанных
полотен, с недоверенной любовью на пороге
крестных судеб; лишь живым они отжили,
населяя его несмышлёной душою, и никто
им не застил мельканьем этой призрачно
сверенной яви; в лебедином Кайзер-вальсе
это плыли люди были на лазоревой планете,
что влюблённо кружили забытые боги.
«Эмигрантская лира» (Бельгия), №3(43).2023
|
