ИТАЛЬЯНСКИЕ НЕГАТИВЫ. Встреча в ресторане
Встреча в ресторане
Вдруг – он улыбнулся нахально, –
И нет близ меня никого…
Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его...
А. Блок
Я не приехал в Италию: я в нее спустился. Спустился с альпийских снегов, куда-то на петлистую дорогу, возле Бриансона.
Опять на дорогах Италии,
Порывисто дышит мотор.
Венеция, Рим и т. д.
Помпея, Миланский собор…
Седьмой час. До Милана двести километров. Многовато. Придется заночевать в дороге. Ближайший город – Суза. Пусть будет Суза. Чем она знаменита? Не все ли равно.
До Сузы пятьдесят километров. Если все будет благополучно, через час доберусь. Дорога не ахти: крючки, шпильки, подъемы, спуски: горы еще не утряслись.
Но что это? Впереди, слева, как будто тучи. Тучи над Италией? Невероятно!
Но сомнения нет: с Востока надвигались тучи.
Тучи с востока…
А в Константинополе, в Британской школе для русских детей, меня учили: «Экс ориенте люкс!»
Вот и разбирайся!
Бьющий в лицо ветер доносит первые раскаты грома. Неужели придется останавливаться, доставать непромокаемый плащ и прочую противодождевую броню? Неужели не пронесет? Тучи над Италией! Потрясение основ!
Жаль, что по бедности эмигрантской пришлось продать автомобиль. В автомобиле в грозу куда уютней. В крайнем случае, убавишь скорость…
– Неужели нельзя быстрей? Сколько еще до Биаррица?
– Километров пятьдесят.
– Наш автомобиль – это благополучный мирок среди разбушевавшейся стихии… Я люблю благополучие среди катастроф.
– Это эгоизм.
– Я знаю, что я дрянь.
– За это я тебя и люблю, Лин.
– За откровенность или за дрянь?
– За то, что ты знаешь, что нет сильней этой любви.
– А говорят, что любовь спасет мир.
– Не любовь, а красота.
– Это одно и то же.
– Нет, это много страшней!
В Биаррице выла буря. Диким верблюдом горбился океан. По набережной летали клочья желтой пены и звонко шлепались на мостовую, на витрины магазинов, на стекла автомобиля.
– Океан отпущен на свободу.
– Океану некого любить.
– А человеку?
– Чтобы он не стал стихией…
Этим вечером Лин стала моей невестой. Был понедельник, восьмой день недели.
Мы проводили рождественские каникулы у моего двоюродного брата в Биаррице. Всю ночь гнулись кипарисы и скрипели оконные рамы. Но дождя не было.
Пронесло…
Рисунок Юрия Анненкова.
Когда я подъезжал к Сузе, небо уже совсем очистилось. Я начал искать ночлег.
Толпа гулкая, улицы узкие. Красные (почему-то красные) мотоциклисты, хвастаясь ловкостью, бросались от одного тротуара к другому. От них с визгом отскакивали мальчишки, скрипели старики, вспыхивали девушки.
В двух отелях отказали. То ли переполнено, то ли вид не внушает доверия. Да и кто разгадает человека за масляными пятнами и слоем мотоциклетной пыли. Кто угадает, что я – «большой и нежный, что я сердцем чист».
Ну, а вдруг – кого-нибудь зарежу под истошный твист?
Остается на главной площади большой отель с ливреями, ливингрумами и прочими звездочками. Наверно дорого и неуютно и опять же – мотоциклетный вид.
Можно, конечно, проехать дальше, поискать в другом городке, да уж слишком разморило. Теперь бы отмыться, переодеться, полежать, помечтать, человеком стать, да за стол с неизменными спагетти и благословенным кианти.
Объясняю свою нужду:
– Камера персона сола. Уна нотта.
– Мольто бене.
Ну, значит, жив Бог!
Зал ресторана небольшой, уютно освещенный зеленой лампой. На столике декоративная черная пепельница и вазочка с красными гвоздиками. Но я не курю. Красные же гвоздики мне давно ни к чему…
– Учитесь ценить ненужные вещи, – замечает позади меня, по-французски, молодой человек своей визави.
– Да я только их и ценю.
Я вижу в зеркале задорный профиль девушки, белое платье в синих цветах. У молодого человека светлые вьющиеся волосы. Струйка сладковатого дыма от американской папиросы.
– Разрешите подсесть? Марк, журналист, философ и поэт. От безделья и тоски мотаюсь по дорогам Италии. С удовольствием бросился бы под автомобиль или сиганул через парапет, да страшновато. По природе я труслив и подл.
Я хотел что-то ответить, но незнакомец уже уселся и, посмотрев на недопитую бутылку, попросил:
– Велите принести еще стакан. Мне дьявольски хочется пить, и кусок сыру: я с утра ничего не ел.
Что было делать? Я пожал плечами и велел принести сыру и пустой стакан. Гость налил себе вина, выпил и, с аппетитом закусив, продолжал:
– Вас смущает моя бесцеремонность? Но что делать? Приходится. Жизнь не к такому приучает. К тому же в чужом городе, в чужой стране, без гроша в кармане.
– Я прервал:
– Простите, но если у вас нет денег, как же вы путешествуете и как вы попали сюда?
– Я же сказал: болтаюсь от тоски и безделья по дорогам. А попал в Сузу на вашем же мотоциклете.
– Как?!
– Очень просто. Помните, когда, отъехав от границы, вы остановились, чтобы сфотографировать ущелье и плюющийся рыжей пеной поток? Я там и подсел на заднее седло. Если не заметили, то исключительно по рассеянности. К тому же приходилось торопиться из-за надвигавшейся грозы. Как раз в это время донесся первый раскат грома, почему-то напомнивший мне биаррицкий прибой. Вы вскочили на мотоциклет, я за вами, и мы очутились в Сузе.
Я не выдержал:
– Помилуйте, это какой-то бред!
– Жизнь вообще превратилась в бред. В апокалиптический бред. Но могу заверить: войны не будет. По крайней мере, в этом году. А жаль! Когда не знаешь, что с собой делать, то ждешь войны, «как сказочного волка»… Пусть рвутся водородные бомбы и гибнут миллионы жизней, лишь бы моей гаденькой персоне стало интересней жить. Как бы это сказать? Пикантней, что ли. Хуже ведь все равно не станет. А убьют – тоже не беда. Не скажу, чтобы я вспоминал с таким уж отвращением Вторую мировую. Конечно, бывали неприятные минуты: допросы, обыски, несколько недель в лагере. Но они больше щекотали нервы. Зато не было времени для встречи с самим собой.
– Перестаньте молоть вздор! Кто вы?
– Я же сказал: журналист, философ и поэт. Берите на выбор. Из поэтов больше других уважаю Тютчева за его «мысль изреченная есть ложь»: единственная написанная стихами правда. Из философов Сартра за его ад: «Ад – это взгляд другого».
– Чепуха!
– А вы попробуйте. Интереснейшее занятие. Рекомендую. Почти самокритика. Кстати, коммунисты уже давно заменили исповедь самокритикой. Чертовское знание человеческой природы. Принцип все тот же: освободить человека от самого себя. Подменить личность коллективом. Рационалисты и просветители высмеивали религию и доказывали, что никакого Бога нет, что все отчуждение (по Фейербаху), а следовательно, и исповедоваться не нужно. Что из этого вышло, сами знаете: великая и бескровная. Но она, как помните, долго не продержалась. Тут-то и появились коммунисты с их самокритикой. С этого момента все пришло в порядок и победа коммунизму была обеспечена.
– Значит, борьба с коммунизмом невозможна?
– Почти. Но способ все же есть.
– Способ?
– Да. Способ избавиться от коммунизма. Это – завладеть техникой.
– Сверхбомбы?
– Сверхспутники. Послать, например, на Венеру американский космический корабль и в нем сто человек. В тот же день советский человек поклонится американскому сверхкосмическому кораблю и делу конец. Ведь сами коммунисты научили кланяться сверхспутникам…
Выходя из ресторана, я услышал за спиной знакомую французскую речь:
– Коммунизация Китая? Диалектический материализм? Безусловно. Но знаете ли вы, что еще до сих пор китайцы, накрывая на стол, ставят лишний прибор. Это для умершего. И разговаривают с ним, как будто он с вами рядом. Интереснейший народ…
Жаркая итальянская ночь. За светящимися цветными рекламами почти не видно звезд. Стеклянно-прозрачен воздух. Чувствовалось, что в небе ни одного облачка. Тучи с востока рассеялись окончательно. Сладковатым дымом кружилась голова. Я пошел наугад вдоль узкой улицы к светящемуся красной гвоздикой фонарю.
Завтра Милан, потом Генуя, потом Пиза…
Ну вот, я в Италии снова…
Что еще нужно человеку?
«Мосты» (Мюнхен), 1963 (№ 10).
|
