ИТАЛЬЯНСКИЕ НЕГАТИВЫ. Снежный пролог
Спит она, улыбаясь, как дети, –
Ей пригрезился сон про меня.
А. Блок
Подо мной: земля, человек, смерть.
Ницше
Снежный пролог
Конец июня. Три часа дня.
«Как шитый полог, синий свод
Пестреет частыми звездами».
Париж спит. Парижу еще снятся сны. Мой сон только начался. Когда Париж проснется, я буду за сто, за двести, за триста километров от него.
Равномерно стучит мотоциклет. Теплая ночь постепенно переходит в прохладное утро. С левой стороны начинает светать. Я уменьшаю скорость: холодно. На дороге никого. Раньше середины июля редко кто ездит в отпуск. Тем хуже для них – пусть
Варятся в автомобильной каше,
Под музыку клаксонов и гудков!
Я люблю простор, люблю смотреть на километры вперед, за набегающую колокольню, за сверкнувший мазок реки, за оранжевое пятно крыши, за побеждающее утро.
Где это было и когда?
В Париже? В Женеве? В Неаполе?.. Не все ли равно. Мы бродили всю ночь напролет. Утром, когда легкий туман стал покачиваться над городом, советский офицер сказал мне:
– Я понимаю, что вы не хотите возвращаться. Я никогда так не любил Россию, так ее не чувствовал, как здесь, за тысячи километров от нее.
Уже совсем рассвело. Небо из молочно-желтого становится синим. Начинает теплеть.
Кажется, это моя первая летняя поездка без дождя. Я уже на полпути к Сервозу, альпийскому городку у подножья Монблана. Десять часов. Там, за мной, Париж давно проснулся. Не проснулась только шестнадцатилетняя Лин. Вчера она держала выпускной экзамен и заявила мне, что теперь будет отсыпаться. Будет спать до полудня.
Это было двадцать пять лет назад…
Пусть спит. Ей наверно приснился сон обо мне, о мотоциклете, о Сервозе, о Монблане: обо всем, что я сейчас пишу.
Я пишу о приснившемся Лин.
Остается еще двести километров, но как переменился воздух, как позеленела зелень, посинело небо, как стали четко-отчетливы предметы. Надо сделать несколько фотографий.
Дождливым зимним вечером буду вспоминать дышащую зноем дорогу, убегающие километровые столбики, еле заметную акварель начинающих приближаться гор.
Жарко. Воздух застыл. С ним застыло и время. Времени больше нет. От дороги клубами поднимается зной. Снимаю с себя все, что можно. Остается безрукавка, шорты, сандалии на босу ногу. Ищу тень. Щелкаю фотоаппаратом.
Лин очень фотогенична. Ей бы играть в кино. Да она только об этом и мечтает. Весной она познакомилась с известным кинооператором. Они протанцевали весь вечер в «Быке на крыше». Прощаясь, Марк сказал ей: «С такой внешностью, как ваша… я вам открою все двери. Завтра в семь часов я заеду за вами и мы поедем ко мне. Ждите меня, как всегда, за углом…»
Лин в восторге. Я, конечно, не обижусь, если завтра она ко мне не придет. Ведь дело касается всего ее будущего. Только – тсс… Ни слова маме.
Я вынимаю бутерброд, два персика, булочку, неизменную флягу с кальвадосом:
«С ним невозможное так сладостно возможно…»
Да и что такое двадцать пять лет?
Который час? Одиннадцать. Лин еще спит. Она же сказала, что будет спать до полудня.
Значит, сон продолжается…
Ресторан отеля окнами выходит на Монблан. Снега Монблана возвышаются над елями во всем своем савойском великолепии.
«Как он любил родные ели
Своей Савойи дорогой…»
Я тоже их люблю. Люблю французскую Савойю, густой бархат ее зелени, снежные склоны ее гор.
Как близок Монблан! Кажется, если пройти – ну, полчаса, ну, час, ну, от силы полтора (если не торопиться).
А вот специалисты уверяют, что нужно по крайней мере два дня, и не отсюда, а от Шамоникса, где надо сначала добраться на подъемнике до Пик дю Миди и уже оттуда идти на Монблан.
Но что понимают специалисты? Два дня подъема на оставшиеся восемьсот метров? Вздор! Они наверно никогда не ходили с Лин… А может быть, и никогда не любили.
Рисунок Юрия Анненкова.
Что такое снег? Специалисты ответят: атмосферные осадки, химическое соединение водорода с кислородом, при какой-то там температуре. Решительная чушь! Снег это сияние, снег это тишина, снег это небытие:
И за пределами сознанья,
На рубеже Восьмого дня,
Коснуться вечного сиянья
Монблана и небытия.
Бог вызвал мир из небытия. Смотрите на Монблан, – это мысли Божества. Смотрите на Монблан – и вы коснетесь божественной мудрости.
– Я предпочитаю смотреть на космический корабль «Восток II» и прикоснуться к мудрости построивших его советских ученых, – ответил мой сосед по столику, американский студент.
Он прав. Да и Лин советовала: – Брось богословствовать. Мы живем не в Средние века. Да и атомная физика не алхимический трактат. К тому же в Библии сказано: «И почил Бог в день седьмый от всех дел своих, которые делал». Теперь же настал день человеческий – день Восьмой…
Кто это сказал: «Человек отпущен на свободу, больше Бог не опекает человека, человек свободен»?
Да, свободен! Но кто хочет свободы человека? Церковь хотела послушания. Коммунизм – рабства. В Писании же сказано: «Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными».
Но кто может познать Истину и не сойти с ума?
Как же тогда быть?
– Оставаться в послушании и пребывать в рабстве.
«Но я земную ось верчу
И этого я не хочу!»
Я не хочу ни послушания, ни рабства!
Я хочу, чтобы продолжался блаженный сон Лин, чтобы поднималась вверх альпийская дорога. Я хочу, чтобы воздух становился все прохладнее и прохладнее, а солнечные лучи все жарче и жарче. Я хочу, чтобы надо мной было только небо, а вокруг меня только снег. Я хочу, чтобы все осталось внизу: земля, человек, смерть.
Я уже второй день в пути. На столбике указана высота: 2357 метров. Снеговые пятна все чаще. Справа, за поворотом, целое снежное поле. Какая невыносимая белизна! Еще несколько минут, и я в настоящем снежном коридоре в самый разгар лета, 1 июля 1961 года.
Останавливаю мотор. Слезаю, прислоняю мотоциклет к снегу. Шипят цилиндры, поднимается пар. Залезаю в снежную расщелину. Натираю снегом ноги, руки, лицо.
«Зарыться бы в снежном бурьяне,*
Забыться бы сном навсегда!»,
мечтал когда-то Блок.
Помечтаю и я…
Лин придет в восемь часов, и мы пойдем в ресторан. Дорогой я куплю красные гвоздики и поставлю на столик. Лин любит красные гвоздики. Мы закажем по ломтику ветчины, фаршированный перец и непременно фисташковое мороженое. Потом попросим кофе и две рюмки коньяку…
Но Лин не пришла.
Как я забывчив! Она же предупредила, что в семь часов…
Зарыться бы в снежном бурьяне,
Забыться бы сном навсегда!..
Я ночевал на горном перевале Изеран, – почти три тысячи метров высоты. Надо мной было черное звездное небо. Подо мной: земля, человек, смерть.
За двойными стеклами отельной комнаты, за лиловатым отблеском снега, виднелся Париж. Вон промелькнула золотая стрела воздушного метро. Чуть вздрогнула вазочка с красными гвоздиками на столе прокуренного ресторанчика. Сладковатый дым американской папиросы сиреневым облаком качнулся над цветами.
– Сиреневый дым… Мама говорила, что в России снег отливает фиолетовым цветом… Закажи еще по порции мороженого.
«Мосты» (Мюнхен), 1963 (№ 10).
______________________________________________
*У Блока: Зарыться бы в свежем бурьяне… А.Р.
|
