СКВОЗЬ СМЕРТЬ. Эммануил Матусович Райс
Эммануил Райс
Это был «подлинно израильтянин, в котором не было лукавства». Но, Боже мой, сколько было в этом человеке исканий и метаний, даже взрывов! Эммануила Матусовича Райса я очень хорошо знал, но ни разу не вспоминаю его чинным и спокойным. А встречались мы часто, хотя и с перерывами, и до и после войны. Главное же – когда он что-либо доказывал, принимал или отвергал, это делалось всегда искренне, всем сердцем своим и всей своей эрудицией. А эрудиция его была по-настоящему изумительна, в особенности в области философии, религии и искусства. Так, встретил я раз у Валентина Андреева (сына Леонида) известного французского философа В.Янкелевича и почему-то зашел разговор о Райсе. Я сказал, что отлично его знаю, а Янкелевич мне: «Мы тоже друзья. Когда мне нужна какая-нибудь философская справка и мне лень рыться в словарях, я звоню Райсу и всегда получаю нужный ответ».
Родился Райс в 1909 году в Киеве, учился в каком-то бессарабском городе, где его отец был директором сахаро-рафинадного завода, а дед был первым писателем и переводчиком на идиш, позволившим этому жаргону стать литературным языком. После «Октября», когда Райсу было лет двенадцать, семье пришлось бежать в Бессарабию, и дорогой мальчик затерялся и несколько недель провел настоящим беспризорным. Среднюю школу и университет (кажется, юридический факультет) он окончил в Бухаресте. Как он очутился в Париже, – не знаю. Не знаю также, где и как выучил (и довольно прочно) французский, немецкий и английский и каким образом смог одолеть почти все восточноевропейские языки. В Париже он сдал экзамен на библиотекаря, став, кроме того, агреже украинской литературы.
Все эти «предпосылки» мне понадобились, чтобы представить это, в положительном смысле, красочное явление, каким был Э.М.Райс.
Познакомился я с ним в середине 30-х годов, в период его увлечения православием и Бердяевым. Он настойчиво советовал мне не тратить время на антропософию Штейнера и заняться изучением святоотеческой литературы и читать «Добротолюбие». Дискуссии с ним всегда были интересны, чистосердечны – в том смысле, что каждый из нас не из-за полемического задора, но из желания вникнуть в самую суть, высказывал свои убеждения и свою веру. Потом он даже мне признался, что ходил причащаться к о.Евграфу Ковалевскому, чтобы «приобщиться к христианству» (о.Евграф Ковалевский был вне рамок исторической византийской православной Церкви – он старался создать православие западного обряда; это был человек глубокой и настоящей веры). О.Евграфа я встречал у Е.Ю.Рапп, где иногда он делал интереснейшие религиозно-философские доклады*.
В те «баснословные года» на Э.М. лежал легкий коммунистический налет. Во всяком случае, во время гражданской войны в Испании он был на стороне республиканцев, обвиняя Франко в «примитивном авторитаризме». Немецкую оккупацию провел в Гренобле, кажется, участвовал в Сопротивлении, но главное – от коммунизма излечился радикально и окончательно.
Вернувшись в Париж, устроился библиотекарем в Национальную библиотеку и сотрудничал в ряде правых эмигрантских журналов. Потом, в какой-то момент, положение его пошатнулось, и он буквально перебивался с хлеба на квас. Я до сих пор не могу понять, как с такими обширными знаниями и, в частности, языков, он не мог прочно устроиться и обеспечить себе нормальное существование. В 55-м или в 56-м году друзья устроили его в Мюнхен на «Радио Свободу» и вот там приключилась с ним невероятнейшая история. Дело в том, что после возвращения в Париж его антикоммунизм стал возрастать в геометрической пропорции: не только имена Сартра и Мерло-Понти, но даже Камю вызывали в нем погромные антикоммунистические тирады и доказать ему, что Камю от коммунизма давно отошел, не было никакой возможности: происки Кремля и ГПУ он видел везде и во всем.
С таким «мировосприятием» он появился и на «Радио Свободе». И вот в 56-м году, в самый разгар «Суэцкого кризиса», когда президент Эйзенхауэр отказался поддержать англо-французскую акцию против Египта, которая начинала вызывать резкие протесты и даже угрозы Москвы, Райс устроил на радиостанции настоящий скандал, открыто назвав президента Эйзенхауэра «наймитом Хрущева» или чем-то очень близким к этому. Само собой, «Свободу» ему пришлось покинуть. Выходка была явно совершенно дикой и вряд ли могшей прийти в голову здравомыслящему человеку. Но в том-то и дело, что, будучи далеко не глупым человеком, Э.М. никогда не был человеком здравомыслящим. К тому же отлично знал, что, разрывая с радиостанцией, снова ввергает себя в безденежье и в нужду, и эта его интеллектуальная честность и моральная неподкупность представляются мне наивысшими качествами, которых только может достичь человек. И всё отнюдь не для того, чтобы, как говорят французы, «épater le bourgeois». Об этом он меньше всего заботился, но лишь потому, что в данное время был глубочайше в этом убежден. Во всех своих «метаморфозах» Райс всегда был самим собой: искателем смысла, правды и глубин.
В небольшой брошюрке-дневнике, «Под глухими небесами», он заметил: «Бог это – трудность его найти, пока нам на самом деле трудно. Бог в том, чтобы не оказалось там, где мы его искали, и чтобы мы могли снова отправляться в безотрадный путь, без надежды Его найти. Вот это и есть Бог». И несколькими страницами дальше: «И в отчаянии – Бог». Эти две цитаты, пожалуй, лучше всего характеризуют этого необычного человека.
И необычного во всем: в своих суждениях о философии, литературе, живописи. Однажды в разговоре о современных художниках он мне ляпнул, что «Сикстинская Мадонна» Рафаэля – «мазня» перед «Герникой» Пикассо, что первая – просто фотография и что при теперешней технике «можно сфотографировать и получше». Никакие мои убеждения (о них здесь писать не буду, потому что дело не в них) не действовали, и ответ оставался одним: никакая картина не «передавала с такой реальностью» ужас современного разлагающегося, разорванного мира, как «Герника».
«Под глухими небесами» – нашел я и такое сопоставление: «Конечно, бывают и исключения – гении – высекающие искру даже и из сырого кремня – Рембрандт, Бодлер, Хлебников». Я бы, конечно, вместо Бодлера (которого считаю одним из гениальнейших поэтов мира) около Рембрандта поставил бы Гете (по мировому объему) или (по космическому) – Тютчева. Но при чем в такой компании Хлебников? Я отнюдь не хочу унижать Хлебникова (кстати, Андрей Вознесенский как-то сказал мне, что «теперь писать стихи без Хлебникова – невозможно»), но все же соглашаюсь с Георгием Адамовичем, считавшим Хлебникова «больше лингвистом, чем поэтом».
И еще – под теми же «Небесами»: «О пути» – «Ни на минуту нельзя забывать. Не то – Дьявол прокрадется в самую узкую расщелину и начнет разрастаться и расширяться брешь, как лед. Дьявол – как огонь – все ползет и стелется вокруг души, и чуть в душе малейшая щелочка, – он сейчас же – туда». В реальное существование Дьявола, Злой силы, Э.М. столь же «отчаянно верил», как и в существование Бога. И отсюда все его метания и отчаяния. Ведь, если задуматься, и задуматься по-настоящему, веря в Бога, нельзя не верить в Дьявола. Веря в Добро, нельзя не верить в Зло, то есть в онтологическое и метафизическое существование и того и другого. Вся наша жизнь проходит в атмосфере колебаний между этими двумя полюсами, а разницы между человеческими жизнями – разницы колебаний.
В последние годы жизни Райс преподавал в Парижском университете, в его нантерровском отделении (Нантерр – один из ближайших пригородов Парижа). Его резкие антикоммунистические и антисоветские позиции не раз вызывали инциденты с левонастроенной частью профессуры и студенчества, но всегда как-то улаживались.
Не знаю точно – чем он заболел, знаю лишь то, что кровяное давление поднялось у него чуть ли не до 30** и ему пришлось лечь в университетский госпиталь. Своими беседами он очень скоро заинтересовал значительную часть врачей, больных и персонала так, что по вечерам госпитальная столовая превращалась в лекционный зал, где он читал настоящие ученые доклады по истории древних культур и религий, начиная с персидских, индусских, греческих, римских и кончая европейскими. Он много говорил и о литературе, в частности, о поэзии, зная наизусть буквально тысячи стихотворений на различных языках; а если подбиралась соответствующая аудитория, то и на философские темы.
Конечно, все это излагалось в «райском» преломлении, но по утверждению слушателей, не только интересно, но захватывающе. Последние месяцы он пролежал дома, где и скончался в январе 1981 года.
Может случиться, что какие-то детали не верны или не точны. Но дело не в них. Как всегда, замечу, что таким я вижу Эммануила Матусовича Райса «сквозь смерть», таким возникает передо мной его духовный облик.
*
Э.Райс закончил юридический факультет университета в Бухаресте, Институт восточных языков в Париже и читал лекции в одном из парижских институтов в Нантерре. В течение двух лет принимал участие во французском Сопротивлении.
_________________________________________________________________________
* После войны о.Евграф стал епископом Православной церкви Франции (западного обряда).
** То есть 300 по международной системе измерения.
|
