Кирилл Померанцев. СКВОЗЬ СМЕРТЬ
Не дивно ль – в солнечном закате,
В сиянье или в полумгле,
Увидеть черное Распятье
Огромной тенью на Земле.
Увидеть всю судьбу людскую,
Где каждый путь есть крестный путь,
И эту логику стальную
Очеловечить как-нибудь.
Много мне приходилось в жизни встречать интересных людей. Одних кратко, других годами, с некоторыми дружить. Но вот, когда они проходили через мою жизнь, я, понимая их значительность, даже гордясь перед самим собой знакомством с ними, чего-то в них не разглядел, чего-то не вместил. Никогда не приходило в голову записать разговор, брошенные замечания, острую реплику. Все шло так, будто мы бессмертны: успеется, всегда найдется время.
Но приходила смерть, все чаще, круг друзей редел. Умершие словно проваливались в небытие: исчезали, изымались из памяти. Конечно, в первые дни, недели, месяцы была боль утраты, щемила тоска, иногда угрызения: не договорили до конца, не спросил самого главного...
Это было в начале пятидесятых годов. Благодаря моему другу, богослову и философу Владимиру Николаевичу Ильину, я стал ходить на «пятницы» французского философа, христианского экзистенциалиста Габриэля Марселя и очень скоро стал их завсегдатаем. Ему уже было за шестьдесят, и он жил в Латинском квартале, возле Пантеона, на четвертом без лифта этаже старого добротного дома, каких уже давно не строят. Деталь эту вспоминаю лишь потому, что за год до нашего знакомства Г.Марсель сломал ногу; она у него как-то несуразно выглядела, и он с трудом передвигался, но костылей не признавал (или я их у него не видел). Не видел я и как он справлялся с лестницей. А из-за лекций, собраний и других симпозиумов проделывать эту «гимнастику» ему приходилось минимум раза три в неделю.
Габриэль Марсель был полиглотом: отлично знал двенадцать языков, но русского среди них не было. Собирались же у него воистину «все языки и народы» – немцы, англичане, индусы, японцы. И мы с Ильиным – русские. Обычно он предлагал какую-нибудь тему, и собравшиеся ее обсуждали: «Личность и индивидуальность», «Христианство и буддизм», «Бердяев и Бёме (Властен ли Бог над свободой или нет?)»... Снисходили и до «земных» тем: политики, войны, колониализма (во Франции начиналась деколонизация).
Вспоминается одна «пятница», посвященная Индии: как раз вернулась из Дели приятельница Марселя, французская писательница (фамилии уже не помню), большая поклонница этой страны, отлично знавшая ее историю и культуру, но поехавшая туда в первый раз. Ее потрясла «жестокая нищета», которую она там встретила наряду с «позорной роскошью» (всё ее слова), в которой живут привилегированные сословия. Так, в Дели, на перекрестке, в лохмотьях и язвах, с протянутой «щепкой-рукой» сидел голодный нищий, а по улице, в шелках и драгоценностях, на слоне и со свитой «проплывал», ни на кого не обращая внимания, магараджа. Ну разве это не позор? Затем следовали описания «священных коров», от недоедания превратившихся в «костяные каркасы»: их оставляли голодать, но убивать не смели. Словом, «круг ада». Рассказ длился около часа.
Когда он кончился, а слушатели начали возмущаться, слова попросил один индус (он оказался профессором философии Бомбейского университета) и спокойно, совершенно не задетый услышанным, сказал приблизительно следующее: «Я подобные сцены наблюдаю почти ежечасно. Жаль, что г-жа (он назвал ее фамилию) не подошла к нищему и не спросила его – хотел бы он поменяться ролями с магараджей? Она, наверно, услышала бы: «Никогда и ни за что». Потому что он знает, что они ролями поменяются после смерти».
И дальше: «Это вы, европейцы, измеряете человеческую жизнь лишь одним ее теперешним земным звеном. Мы, индусы, – всей цепью земных воплощений и их разделяющих периодов пребывания в духовном мире».
И здесь он поразил нас своим знанием христианства, признавшись, что не понимает, почему католики отрицают перевоплощение, когда о нем черным по белому говорится в девятой главе Евангелия от Иоанна: «И проходя (Иисус) увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии». И, обращаясь к нам, индус спросил: «Как можно родиться слепым за дела свои, если не предположить этих дел в предыдущем воплощении? И обратите внимание на ответ Иисуса – что слепой родился таковым не за свои грехи и не за грехи родителей, а это значит, что можно родиться слепым и за те, и за другие грехи. Иисус такую возможность признавал, она не отрицалась ни Им, ни Его учениками».
Помню, что один из присутствовавших, объясняя отрицание перевоплощения католической церковью, обосновал это тем, что иначе перевоплощение стало бы соблазном для человека: рассчитывая на будущие воплощения, он легче грешил бы в настоящем. Другой, напротив, перевоплощение защищал, видя в этой доктрине единственную возможность хоть как-то оправдать (или обосновать) существование зла, которое должно быть претворено в конечном счете в добро и тем самым оправдать и само бытие, и существование его Творца.
Ильин заметил: «В перевоплощение верит почти половина человечества, и уже одно это не позволяет отмахнуться от него простым отрицанием».
И вот здесь Габриэль Марсель бросил свою знаменитую фразу, являющуюся одной из основ его философии: «Настоящее присутствие человека начинается лишь после его смерти». Фраза меня поразила, но годами оставалась неосознанной, пока не превратилась в реальность. Что она значила? То, что со смертью человека отпадает его телесная оболочка и его душа становится ощутимей душами близких ему людей. Появляется возможность ощущать душу усопшего, то есть сущность человека, очищенной от временных, вызванных обстоятельствами, раздражений, резких и зачастую неоправданных реакций, превратных суждений и т.п. И тогда начинаешь чувствовать свою вину перед умершим: там поторопился, там был недостаточно внимателен, там просто не понял. Но если задуматься – то ведь иначе и не могло быть: при жизни душа не могла быть так близка – мешала «перегородка» тела.
Конечно, это касается не всех людей, с которыми я встречался и к которым был близок. Поэтому и писать буду лишь о тех, вспоминая которых, чувствую сквозь смерть их «настоящее присутствие».
Кирилл Померанцев.
|
